Похищенный, или Приключения Дэвида Бэлфура (сборник)

Робертом Льюисом Стивенсоном.

Дорогой мой Чарлз Бакстер! Если вы когда-нибудь прочтете этот рассказ, то, вероятно, зададите мне больше вопросов, чем я смогу дать вам ответов. Так, например, вы поинтересуетесь, почему убийство в Аппине отнесено к 1751 году, с чего вдруг Торренские скалы так приблизились к Эррейду и по какой причине в повествовании не говорится обо всем, что связано с историей Дэвида Бэлфура? Эти орехи, увы, мне не по зубам. Но если вы меня спросите, виновен Алан Стюарт или нет, я буду настаивать на той точке зрения, которая изложена в рассказе. Население Аппина и по сей день целиком и полностью на стороне Алана Брека. Кстати, если вы наведете справки, то узнаете, что потомки другого человека, того самого, кто стрелял в королевского управляющего Кэмпбелла, до сих пор живут в этой местности. Но можете расспрашивать сколько угодно, а имени того другого вам не назовут: шотландские горцы свято соблюдают тайну, они вообще уважают тайны – и свои, и своих сородичей. По правде говоря, я и не стремился быть точным. Я писал не учебник истории для учащихся, а книгу, предназначенную для чтения долгими вечерами, когда занятия в классах уже окончены и приближается время отдыха. Честный Алан, который в свое время был лихим воякой, получил в моем рассказе новое воплощение. Это объясняется не моим коварным умыслом – я ставил перед собой цель хоть ненадолго переключить внимание какого-нибудь юного джентльмена с Овидия на Горную Шотландию и на минувшее столетие, представить ту эпоху, о которой мы, кажется, знаем еще меньше, чем о древнеримской империи, в занимательных, живых ярких образах.

От вас, мой дорогой Чарлз, я не вправе ожидать, что этот рассказ придется вам по душе, но, возможно, он понравится вашему сыну, когда тот подрастет; наверняка ему также будет приятно увидеть имя своего отца в самом начале книги. Мне же вдвойне отрадно начертать ваше имя здесь в память о тех днях, иногда грустных, но в основном счастливых, о которых я теперь часто и с удовольствием вспоминаю. Мне удивительно, что я могу мысленно преодолеть огромное расстояние во времени и пространстве и вернуться в нашу полную приключений юность. Я даже завидую вам, потому что вы, в отличие от меня, до сих пор ходите по тем же самым улицам и можете хоть завтра отворить дверь той самой старой залы, где когда-то мы познакомились со Скоттом, Робертом Умчетом и с нашим горячо любимым, хотя и не таким известным Макбином. Вы можете отправиться в тот уголок, где проходили митинги общества I. J. R., где мы пили вино и замечательно проводили время, как когда-то Берне со своими друзьями. Я воочию представляю себе, как вы среди бела дня гуляете по местам нашей юности, видите их своими глазами, осязаете, в то время как мне все это доступно только в грезах и сновидениях. Но, несмотря на житейскую суету, прошлое постоянно пульсирует в моей памяти даже во время текущих дел и занятий. Пусть же его эхо чаще отдается и в вашем сердце и будит в вас мысли о вашем преданном друге.

Рассказ о моих приключениях я начну с июньского утра 1751 года, когда в последний раз я запер за собой дверь отчего дома. Пока я спускался по дороге, солнце едва освещало вершины холмов, а когда дошел до дома священника, в сирени уже свистели дрозды и предрассветный туман, висевший над долиной, начинал подниматься и исчезать. Добрейший иссендинский пастор мистер Кэмпбелл ждал меня у садовой калитки. Он спросил, позавтракал ли я, и, услыхав, что мне ничего не нужно, после дружеского рукопожатия ласково взял меня под руку.

– Ну, Дэви, – сказал он, – я провожу тебя до брода и выведу на дорогу. – Мы отправились, и немного погодя он спросил: – Жалко тебе покидать Иссендин?

– Я мог бы ответить на ваш вопрос, если бы точно знал, куда я иду и что со мной случится дальше, – признался я. – Иссендин – славное местечко, мне было хорошо здесь, но ведь я ничего на свете больше и не видел. Отец и мать мои умерли, и, даже останься я в Иссендине, я был бы от них так же далеко, как живя где-нибудь в Венгрии. Откровенно говоря, я уходил бы отсюда очень охотно, будь у меня уверенность, что на новом месте мое положение улучшится.

– Да! – согласился мистер Кэмпбелл. – Ты прав, Дэви. Значит, мне следует открыть тебе твое будущее, насколько это в моей власти. Когда твоя мать умерла, а твой отец, достойный христианин, почувствовал приближение смерти, он отдал мне на хранение письмо, предупредив, что оно – твое наследство. «Как только я умру, – сказал он, – и дом будет приведен в порядок, а имущество продано, – все так и было сделано, Дэви, – вручите это письмо моему сыну, и пусть он отправляется в Шоос-хаус, что недалеко от Крамонда. Я сам пришел оттуда, и туда же следует возвратиться моему мальчику. Он смелый юноша, и я не сомневаюсь, что он благополучно доберется до места и сумеет заслужить там всеобщее расположение».

– В Шоос-хаус! – воскликнул я изумленно.

– Никто достоверно не знает, – осторожно заметил мистер Кэмпбелл, – но кажется, владельцы этой усадьбы носят такую же фамилию, как и ты, Дэви. Бэлфуры из Шооса – старинная, честная, почтенная семья, в последнее время, правда, утратившая прежнее величие. Твой отец тоже получил образование, подобающее его происхождению, никто так успешно не руководил школой, как он, и образованность его превосходила уровень простого сельского учителя; тебе известно, что я любил, когда он бывал у меня с визитами наряду с другими почтенными людьми, и даже мои родственники: Кэмпбеллы из Кильренета, Кэмпбеллы из Денсвайра, Кэмпбеллы из Минча и другие, все очень просвещенные люди, – находили удовольствие в его обществе. В довершение сказанного вот тебе завещанное письмо, написанное рукой твоего покойного отца.

Он дал мне письмо, адресованное следующим образом: «Эбенезеру Бэлфуру из Шооса, эсквайру, Шоос-хаус, в собственные руки. Письмо это будет передано ему моим сыном Дэвидом Бэлфуром». Сердце мое сильно забилось при мысли о блестящем будущем, внезапно открывшемся предо мной, семнадцатилетним сыном бедного сельского учителя в Эттрикском лесу [1] .

– Мистер Кэмпбелл, – произнес я с волнением, – а вы бы на моем месте пошли туда?

– Разумеется, – заверил священник, – причем не медля. Такой взрослый юноша, как ты, в два дня доберется даже до Крамонда. В самом худшем случае, если твои знатные родственники, – а я предполагаю, что эти Бэлфуры тебе родня, – выставят тебя за дверь, ты всегда сможешь вернуться обратно и постучаться в дверь моего дома. Но я надеюсь, что тебя примут хорошо, как и думал твой отец, и со временем ты сделаешься важным человеком. А пока, Дэви, мой мальчик, в эту минуту расставания я считаю своей обязанностью предупредить тебя об опасностях, которые поджидают тебя в свете.

При этих словах священник немного помешкал, выбирая место, где удобнее присесть, потом опустился на большой камень под березой у дороги, с важностью оттопырил верхнюю губу и накрыл носовым платком свою треугольную шляпу, так как солнце уже высоко поднялось над двумя вершинами и теперь ярко светило прямо на нас. Подняв указательный палец, мистер Кэмпбелл стал предостерегать меня сначала от многочисленных ересей, которые и так нисколько не соблазняли меня, и убеждать не пренебрегать молитвой и чтением Библии. Потом он описал мне знатный дом, куда я направлялся, и дал совет, как вести себя с его обитателями.

– Будь уступчив, Дэви, в несущественном, – напутствовал он. – Помни, что хотя ты и благородного происхождения, но воспитан в деревне. Не посрами нас, Дэви! Будь обходителен в этом большом многолюдном доме, где наверняка много слуг. Будь осмотрителен, сообразителен и сдержан в эмоциях. Что касается владельца поместья, не забывай, что он – лэрд [2] . Скажу тебе вот еще что: воздавай всякому причитающееся. По-моему, юноше должно быть лестно подчиняться лэрду, да вдобавок своему родственнику.