Похититель школьных завтраков
Шрифт:
Сплошные несчастья обрушились на голову синьоры Антоньетты Пальмизано, вдовы Лапекоры. На конверте не было марки, отправитель бросил его в ящик собственноручно. Монтальбано решил не проявлять излишней заинтересованности.
– И когда это принесли?
– Я же говорю, сегодня утром. Сто семьдесят семь тысяч лир, счет из типографии Мулоне. Кстати, комиссар, можете отдать мне ключи от конторы?
– Это срочно?
– Ну не то чтобы очень. Но я хочу уже водить туда людей – вдруг кто купит. И квартиру хочу продать. Я посчитала тут: на
Сын стоит матери. Монтальбано не удержался от ехидного замечания:
– На вырученные за контору и квартиру деньги можете пару десятков похорон справить.
Эмпедокле Мулоне, владелец типографии, сказал, мол, да, бедняга Лапекора заказал у него бланки и конверты. Он хотел немного изменить текст. Вот уже двадцать лет синьор Аурелио пользовался его услугами, они были приятелями.
– Что он хотел изменить?
– «Экспорт-Импорт» хотел написать по-английски. Я его отговаривал.
– Вы не стали бы менять текст?
– Да я не об этом, а о том, что он хотел заново открыть фирму. Он уже пять лет как отошел от дел, с тех пор все изменилось, нынче фирмы лопаются, как мыльные пузыри. А он знаете, как меня отблагодарил? Взбесился. Мол, он читает газеты и смотрит телевизор, он в курсе.
– Готовый заказ вы послали ему домой или в контору?
– Он просил, чтобы я прислал в контору, так я и сделал, на следующей неделе. Точно не помню, в какой день, но если хотите…
– Не важно.
– А счет вручил синьоре. Вряд ли синьор Лапекора теперь появится у себя в конторе, вам не кажется? – сказал типограф и засмеялся.
– Ваш эспрессо готов, комиссар, – сказал бармен в Албанском кафе.
– Тото, послушай. Синьор Лапекора заглядывал сюда с друзьями?
– А как же? Каждый вторник. Приходили одной и той же компанией, болтали, в картишки перебрасывались.
– Кто, назови имена.
– Значит, были там синьор Пандольфо, бухгалтер…
– Постой, дай телефонную книгу.
– А зачем вам ему звонить? Вон он ест мороженое.
Монтальбано взял свою чашку и подошел к бухгалтеру.
– Можно присесть?
– Располагайтесь, комиссар.
– Спасибо. Мы знакомы?
– Ну, вы со мной не знакомы, а я-то вас знаю.
– Синьор, вы частенько играли в карты с покойным, да?
– Куда там! Только по вторникам. Потому что, видите ли, по понедельникам, средам и…
– Пятницам он ходил в контору, – закончил привычное перечисление Монтальбано.
– А что вам угодно узнать?
– Почему синьор Лапекора решил возобновить дело?
Его собеседник казался искренне удивленным.
– Возобновить? Да как так? Он ничего нам не говорил. Мы все знали, что он ходит в контору по привычке, так, скоротать время.
– А он говорил что-нибудь о некой Кариме, которую нанял убираться в конторе?
Глаза у того слегка забегали, Монтальбано не заметил бы этой легкой нерешительности, если бы не уставился на собеседника так пристально.
– А что ему было со мной болтать о своей горничной?
– Вы хорошо знали Лапекору?
– Хорошо ли я его знал? Тридцать лет назад – я жил тогда в Монтелузе – был у меня друг: умница, светлая голова, на язык остер, сдержанный, милейший был человек. И щедрый вдобавок, как король. Душа нараспашку, одним словом. Однажды вечером сестра его попросила присмотреть за полугодовалым сыном, пару часов надо было с ним посидеть. Так вот только сестра за дверь – он достал нож, порезал младенца и изжарил, да еще петрушкой и чесноком приправил. Я не выдумываю. В тот самый день я его видел, он был такой как всегда, милый, разумный. А что до бедняги Лапекоры, так я знал его достаточно, чтобы подметить, например, что в последние пару лет он здорово изменился, комиссар.
– В каком смысле?
– Ну, стал нервный, не смеялся, грубил, по любому пустяку раздражался. Прежде он таким не был.
– Что с ним случилось, как вы думаете?
– Я у него спросил однажды. Он сказал, со здоровьем не ладится. Врач нашел у него атеросклероз.
В конторе он первым делом сел за печатную машинку. В ящиках стола лежали бланки и конверты со старой надписью, пожелтевшие от времени. Комиссар взял один листок, вставил его в машинку, достал конверт, который ему дала синьора Антоньетта, и перепечатал адрес. На всякий случай он попробовал еще раз, хотя результат уже был очевиден: буква «р» выступала над строчкой, «а» опускалась ниже строки, «о» выходила бледнее остальных: адрес на конверте от анонимного письма был напечатан на той же машинке. Он посмотрел в окно: горничная синьоры Вазиле Коццо стояла на невысокой стремянке и протирала стекла. Комиссар распахнул ставни и окликнул ее:
– Эй, синьора дома?
– Обождите, – ответила горничная и смерила его суровым взглядом. Комиссар явно пришелся ей не по вкусу.
Она спустилась и исчезла, вскоре на ее месте на уровне подоконника показалась голова синьоры. Не приходилось даже повышать голос, их разделяло меньше десятка метров:
– Синьора, простите меня, если я не ошибаюсь, вы говорили, что иногда этот парень, помните?…
– Да, я понимаю, о ком вы.
– Что этот парень писал на машинке. Помните?
– Да, но не на той, что стоит в конторе. У него была портативная машинка.
– Вы уверены? Это не мог быть компьютер?
– Нет, это была портативная печатная машинка.
Что за странный способ вести допрос? Монтальбано сообразил, что они с синьорой Коццо переговариваются через улицу, как две болтливые кумушки.
Попрощавшись, Монтальбано решил реабилитироваться в собственных глазах и устроить обыск. Он провел его тщательно, как настоящий профессионал. Но ни полученную из типографии посылку, ни одного бланка или конверта с надписью на английском не нашел.