Похититель школьных завтраков
Шрифт:
– Нет.
– Вы уверены?
– Да.
– Друзья?
– Один. Кавальер Пандольфо. Они созванивались по средам и ходили поболтать в Албанское кафе.
– Синьора, подозреваете ли вы кого-нибудь…
Комиссар не успел договорить.
– Подозревать не подозреваю. Я уверена.
Монтальбано подскочил на кресле, Галлуццо пробормотал:
– Черт подери!
– И кто же это мог быть?
– Кто мог быть, комиссар? Его любовница. Ее зовут Карима, через «К». Она туниска. Они встречались в конторе по понедельникам, средам и пятницам. А этот мерзавец говорил, что ходит туда прибираться.
Глава четвертая
Первое воскресенье прошлого года пришлось на пятое января. Вдова сказала, что это роковое
Ну вот, когда она выходила из церкви после полуденной мессы, к ней подошла синьора Коллура, та, что торгует мебелью.
– Синьора, – говорит, – передайте своему мужу, что вчера привезли то, чего он ждал.
– А что это?
– Диван-кровать.
Синьора Лапекора поблагодарила и пошла домой, а в голове у нее, как сверло, вертелась мысль: и на что ему диван-кровать? Хотя ее мучило любопытство, она ничего не спросила у Аурелио. Короче говоря, дома этот диван так и не появился. В воскресенье через две недели она подошла к продавщице мебели.
– Знаете что? Диван-кровать по цвету не подходит к стенам.
Выстрел был сделан вслепую, но попал в цель.
– Синьора, мне же сказали, что он должен быть темно-зеленый, под цвет обоев.
В одной из комнат в конторе были темно-зеленые обои. Вот куда этот негодяй поставил диван-кровать!
Тринадцатого июня прошлого года – это число также запечатлелось у нее в памяти – она получила первое анонимное письмо. С июня по сентябрь их пришло три.
– Вы можете мне их показать? – спросил Монтальбано.
– Я их сожгла. Я не храню всякие мерзости.
В трех анонимных письмах, составленных в лучших традициях из букв, вырезанных из газет, было написано одно и то же: дескать, муж ваш Аурелио три раза в неделю, по понедельникам, средам и пятницам, встречается с женщиной, туниской по имени Карима, известной как проститутка. Эта женщина приходит к нему по утрам или после обеда. Иногда она покупает в соседнем магазине принадлежности для уборки, но все знают, что ходит она к синьору Аурелио заниматься развратом.
– А не случалось вам… где-нибудь пересекаться? – осторожно спросил Монтальбано.
– Вы имеете в виду, комиссар, не видала ли я, как эта потаскуха входит или выходит из конторы моего мужа?
– К примеру.
– Я до такого не опускаюсь, – гордо ответила синьора, – но кое-что было. Грязная тряпка.
– Испачканная помадой?
– Нет, – еле выдавила из себя вдова и слегка покраснела. – В общем, это были трусики, – добавила она после паузы, краснея еще гуще.
Монтальбано и Галлуццо приехали на Гранет, когда все три магазина на этой короткой улочке уже закрылись. Дом № 28 оказался совсем небольшим: первый этаж, на три ступеньки выше уровня тротуара, и еще два. У двери прибиты три таблички. Одна из них гласила: «Аурелио Лапекора – Экспорт-Импорт. Первый этаж», вторая – «Каннателло Орацио, нотариальная контора», и третья – «Анджело Беллино, адвокат по торговым делам. Последний этаж». Они открыли дверь ключами, которые комиссар взял из стола в кабинете. Первая комната была собственно конторой: массивный красного дерева письменный стол XIX века, столик с печатной машинкой «Оливетти» сороковых годов, четыре металлических стеллажа, забитых старыми папками. На письменном столе стоял телефон. Стульев в комнате было пять, но один, сломанный, убрали в угол. А в соседней комнате… Соседняя комната, с уже известными темно-зелеными стенами, казалась частью совсем другой квартиры: вымыта до блеска, с широким диваном-кроватью, телевизором, музыкальным центром, тележкой, полной разных ликеров, мини-холодильником и ужасной фотографией обнаженной женщины, выставившей на всеобщее обозрение свой зад. Рядом с диваном стояла тумбочка с ночником, подделкой под «либерти», ящик ломился от презервативов всех видов.
– Сколько лет было убитому? – спросил Галлуццо.
– Шестьдесят три.
– Мир его праху! – сказал полицейский, восхищенно присвистнув.
Ванная была под стать темно-зеленой комнате: сверкающая, оснащенная биде, ванной с душем и огромным зеркалом, в котором можно было увидеть себя с головы до пят.
Они вернулись в первую комнату, порылись в ящиках письменного стола, открыли несколько папок. Самые свежие письма оказались трехлетней давности.
Этажом выше, в офисе нотариуса Каннателло, послышались шаги. Нотариуса нет на месте, сообщил им тощий и печальный секретарь лет тридцати. Он сказал, что бедный синьор Лапекора приходил в контору просто чтобы скоротать время. В эти дни там убиралась красивая туниска. А, вот еще он вспомнил: в последние месяцы довольно часто его навещал племянник – так по крайней мере представил его бедный синьор Лапекора, когда однажды они столкнулись в дверях. Лет тридцати, брюнет, высокий, хорошо одет, ездит на БМВ цвета серый металлик. Он, должно быть, много жил за границей, этот племянник, потому что говорит с чудным акцентом. Нет, о номере машины он ничего не может сказать, не обратил внимания. Вдруг он переменился в лице, словно смотрел на собственный дом, разрушенный землетрясением. Насчет этого преступления у него есть свое мнение, сказал секретарь.
– То есть? – поинтересовался Монтальбано.
Наверняка это сделал обычный молодой отморозок, которому не хватило денег на наркотики.
Снова спустившись на первый этаж, Монтальбано позвонил из конторы синьоре Антоньетте.
– Извините, почему вы мне не сказали, что у вас есть племянник?
– Потому что у нас нет племянников.
– Возвращаемся в контору, – сказал Монтальбано, когда они были уже в двух шагах от комиссариата.
Галлуццо не решился даже спросить, что они там потеряли. В ванной рядом с темно-зеленой комнатой комиссар уткнулся носом в полотенце, глубоко вдохнул и принялся что-то искать в тумбочке возле раковины. Извлек оттуда пузырек с духами «Volupte» [3] и протянул его Галлуццо:
3
«Volupte» (фр.) – «Сладострастие»
– Подушись.
– Что надушить?
– Задницу, – последовал неминуемый ответ.
Галлуццо плеснул немного духов себе на щеку. Монтальбано придвинулся поближе и понюхал. Все сходилось, это был тот же аромат жженого сена, который он почуял в кабинете в квартире Лапекоры. Для верности он принюхался еще раз.
Галлуццо улыбнулся:
– Доктор, если нас тут увидят, так ведь… черт-те что подумают.
Не ответив, комиссар подошел к телефону.
– Алло, синьора? Извините, что я вас снова беспокою. Ваш муж пользовался духами? Нет? Спасибо.
В кабинет Монтальбано вошел Галлуццо.
– Пистолет Лапекоры был зарегистрирован восьмого декабря прошлого года. Так как у него не было разрешения на ношение оружия, он мог только хранить его дома.
«Что-то, – подумал комиссар, – его не на шутку беспокоило в последнее время, если он решил купить оружие».
– Что будем делать со стволом?
– Пусть здесь лежит. Галлу, вот тебе ключи от конторы, ступай туда завтра рано утром, зайди внутрь и жди. Постарайся, чтобы тебя никто не видел. Если туниска не знает, что произошло, завтра, в пятницу, придет, как обычно.
Галлуццо поморщился.
– Вряд ли она не знает.
– Почему? Кто ей скажет?
Комиссару почудилось, что Галлуццо отчаянно пытается уклониться от темы.
– Ну знаете, как это бывает, ходят слухи…
– Уж не ты ли, случаем, проболтался своему шурину-журналисту? Смотри мне, если это так…
– Комиссар, клянусь вам, ничего я ему не говорил.
Монтальбано ему поверил: Галлуццо врать не станет.
– Как бы там ни было, в контору все равно ступай.
– Монтальбано? Это Якомуцци. Я хотел поставить тебя в известность о результатах экспертизы.