Похититель вечности
Шрифт:
— Да, ты говорил.
— И ради не кого–нибудь, а Мадонны [8] . Мадонна! Боже мой, где уж мне тягаться? При том, что я работаю на долбаное «Би–би–си», а она — нет. Могли бы и больше лояльности выказать. Но образ жизни, который я веду, чтобы оставаться на уровне, требует соответствующих расходов. Мне не победить. Я точно хомячок в колесе. Мог бы сниматься в рекламе, подрабатывать моделью, но в моем контракте записано: пока я снимаюсь в сериале, я не имею права ничего рекламировать. Иначе, клянусь, я прямо сейчас бы стал капиталистической шлюхой. И рекламировал бы все подряд —
8
Мадонна (Мадонна Луиза Вероника Чикконе) (р. 1958) — американская поп–звезда
Я пожал плечами. Наверное, логично.
— Я могу подбросить тебе пару тысяч, — сказал я. — Но предпочел бы оплатить какие–нибудь твои счета, а не давать тебе наличные. Надеюсь, тебя никто не преследует?
— Мужчины. Женщины. Любое двуногое с пульсом никогда не отстает от меня на улицах, — нахально улыбнулся Томми в ответ. — На прошлой неделе я отбеливал зубы, между прочим, — нелогично добавил он и оскалился, демонстрируя мне белоснежные, как ломоть дыни, зубы. — Хорошо смотрятся, правда?
— Мужчины, — повторил я. — Не валяй дурака. Прибереги это для своего шоу.
— Какие мужчины? О чем ты?
— Ты прекрасно знаешь, о чем я, Томми. Ростовщики. Дилеры. Сомнительные личности. — Я подался вперед и посмотрел ему прямо в глаза. — Ты кому–то задолжал? — спросил я. — Тебя это беспокоит? Мне довелось знать тех, кого погубили такие типы. Некоторых твоих предков, например.
Он откинулся на спинку стула и медленно провел языком по зубам, не раскрывая рта. Я заметил, как задумчиво оттопырилась его левая щека.
— Пара штук меня выручит, — ответил он. — Если они у тебя лишние. Вот только разберусь тут со всем, сам понимаешь.
— О, ну еще б ты не разобрался.
— Все уладится.
— Я надеюсь, — закончил разговор я, поднялся и слегка подтянул галстук, собираясь уходить. — Номер твоего счета у меня дома. Переведу деньги завтра. Когда я буду иметь счастье лицезреть тебя в следующий раз? Через пару недель? Ты к этому времени успеешь все потратить?
Он улыбнулся мне и пожал плечами. Я легонько тронул его за плечо, прощаясь, и попутно восхитился качеством шелка его рубашки, явно не дешевой. У него хороший вкус в одежде, у нынешнего Томми. Когда он умрет, у таблоидов будет праздник.
Глава 4
ЖИЗНЬ С ДОМИНИК
Доминик, Тома и я задержались в Дувре почти на год. Я совершенствовал свой английский и научился говорить лишь с легким намеком на акцент, от которого при желании мог избавляться совсем. Я стал профессиональным карманником — бродил по улицам с шести утра до позднего вечера, освобождая людей от кошельков и бумажников. И весьма в этом преуспел. Никто не чувствовал, как моя рука проскальзывает в глубокие карманы их пальто, как мои пальцы быстро нащупывают самое ценное, часы, монеты и быстренько вытягивают их; но время от времени я недооценивал ситуацию, и некоторые особо сознательные граждане замечали меня и поднимали тревогу. Случались и погони — зачастую из этого выходило недурное развлечение, — и я всегда побеждал, ибо мне едва исполнилось шестнадцать, и я был в отличной форме. Благодаря моим сомнительным заработкам мы втроем зажили неплохо и даже сняли комнатку за пабом, не слишком грязную и без крыс. Там было две кровати: на одной спала Доминик, на другой — мы с Тома. За полгода, прошедшие с нашей первой встречи, мы ни разу не повторили того, что случилось между нами первой ночью. И чувства Доминик ко мне становились все более братскими. Ночами я лежал без сна, прислушиваясь к ее дыханию, а иногда подкрадывался к ее постели и наклонялся, чтобы ощутить ее дыхание на своем лице. Я смотрел на нее, спящую, изнывая от желания снова разделить с ней ложе.
Доминик питала довольно сдержанные материнские чувства к Тома — заботилась о нем, когда я уходил на дело, но едва я возвращался, моментально передавала его на мое попечение, точно была приходящей нянькой, в конце дня получающей свою плату за присмотр. Тома был ребенком тихим и почти не доставлял нам хлопот, в те редкие вечера, которые мы проводили втроем в нашей комнате, он засыпал рано и не мешал нам разговаривать до поздней ночи. Доминик делилась со мной планами на будущее, мою же голову занимало только одно: как бы снова соблазнить ее. Или позволить ей соблазнить меня, как это случилось в первый раз.
— Нам нужно уехать из Дувра, — сказала она мне однажды вечером, когда год уже подходил к концу. — Мы и так слишком задержались.
— А мне здесь нравится, — сказал я. — На жизнь вполне хватает. Мы неплохо питаемся, разве нет?
— Я не хочу «неплохо питаться», — раздраженно ответила Доминик. — Я хочу питаться хорошо. Я хочу жить хорошо. А здесь мы ничего не добьемся. Здесь у нас нет будущего. Нам нужно двигаться дальше.
— Но куда нам ехать? — спросил я. Я смог проделать путь из Франции в Англию, но, устроившись здесь, даже не мог вообразить себе мир за пределами нашей маленькой комнатки и моих пестрых городских улиц. Здесь я был счастлив.
— Мы не можем вечно жить твоим воровством, Матье. По крайней мере, я не могу.
Уставившись в пол, я задумался.
— Ты хочешь вернуться во Францию? — спросил я, и она быстро покачала головой:
— Я никогда не вернусь во Францию. Никогда.
В то время она почти не рассказывала, почему ей пришлось покинуть родину, но я знал, что это как–то связано с ее пьяницей–отцом. Она была довольно замкнутой девушкой. Меня всегда изумляло, что за те недолгие годы, что мы знали друг друга, она никогда не была со мной так откровенна, как в день нашего знакомства на корабле. У Доминик, в отличие от большинства людей, которых я знал, по мере сближения нарастало отчуждение.
— Мы можем поехать в провинцию, — предложила она. — Там я смогу найти работу.
— И что будешь делать?
— Может, найду работу в каком–нибудь доме. Я разговаривала об этом с людьми. Там всегда нужны слуги в домах. Можно поработать какое–то время, скопить денег. Возможно, потом открою какое–нибудь свое дело.
Я хмыкнул:
— Не смеши меня. Как ты собираешься это сделать? Ты же девушка. — Нечего и думать о таком.
— Смогу, — упорствовала она. — Я не намерена просидеть всю жизнь в этой вонючей дыре, Матье. Я не хочу здесь состарится и умереть. И я не желаю провести остаток жизни на коленях, скребя полы в чужом жилье. Я хочу посвятить несколько лет моей жизни тому, чтобы добиться чего–то для себя. Для нас, если угодно.
Над этим я задумался, но меня одолевали сомнения. Мне нравился Дувр. Преступная жизнь меня как–то извращенно возбуждала. Я даже нашел способы развлекаться без ведома Доминик. Вступил в шайку мальчишек, подобно мне занимавшихся темными делишками, чтобы прокормить себя. Им было от шести до восемнадцати–девятнадцати лет, некоторые жили прямо на улице, выбирая себе местечко, где можно отоспаться, и укрываясь чем придется, чтобы согреться. Их юные тела были устойчивы к холоду и болезням — людей здоровее я не знал за все свои 256 лет. Некоторые объединялись и снимали комнаты — подчас они жили в клетушке размером не больше тюремной камеры по восемь–девять человек. Других держали в более изысканных апартаментах мужчины постарше — забирали у них часть заработка, домогались их, когда хотелось: нож к горлу, рука обвивает талию, алчный рот прижимается к юной гладкой шее.