Похмельный синдром
Шрифт:
– Я буду регулярно сообщать вам о ходе расследования. А вы сообщите мне, пожалуйста, о результатах вскрытия.
Элла Юрьевна кивнула. Юля изъявила желание остаться. Китаец в одиночестве покинул особняк Снежиных. Он отправился в офис компании «Тарасовазот».
В «Тарасовазоте» Китаец побеседовал с Игорем Георгиевичем. Тот рассказал Танину, что в последнее время участились проверки предприятия со стороны налоговых органов.
– Но, слава богу, все у нас было в полном порядке, – сказал зам Снежина.
Он не исключал, что все эти проверки были санкционированы чиновниками администрации с целью пошатнуть репутацию «Тарасовазота» и его руководителей. На вопрос Китайца, не шантаж ли это со стороны чиновников, которым не терпелось наложить лапу на доллары «Тарасовазота», Игорь Георгиевич дал утвердительный ответ. Он также представил список акционеров предприятия. Китаец спросил, не слышал ли он, что кому-нибудь из них предлагалось продать свои акции. Игорь Георгиевич не располагал подобной информацией и посоветовал обратиться непосредственно к акционерам.
Им в «Тарасовазоте» принадлежало шестьдесят восемь процентов акций. Вера Григорьевна Нарецкая владела шестнадцатью процентами, Лев Венидиктович Глоссман – пятнадцатью, Рудольф Валентинович Куницын – двадцатью тремя, Николай Иванович Лединовский – четырнадцатью. Китаец встретился со всеми акционерами. Каждый отрицал, что к нему обращались с предложением продать акции. Танин, конечно, знал, что даже если бы кому-нибудь и поступило такое предложение, то правдивого ответа он все равно бы не услышал. Он пристально следил за реакцией собеседников, пытаясь найти ответ на лице каждого из них.
Нарецкая произвела на Танина неприятное впечатление: жирная баба с бегающими глазками и манерой пожевывать губами. Настоящая партбомба. Как это ее занесло в серьезный бизнес?
Глоссман – лысый бородатый еврей с крупным носом и тонкими губами – оставил лучшее впечатление. Он все время улыбался, отчего уголки его миндалевидных глаз по-доброму съезжали вниз. Сеть мелких морщинок покрывала пространство возле этих лукаво-умных карих глаз, которые, казалось, смотрели из глубины седой древности, когда божьи избранники и патриархи подобно верблюдам скитались по бесприютным пустыням. Глоссман забавно картавил и гнусавил. Слушая этот «ханаанский» прононс, Китаец был склонен поверить его счастливому обладателю, когда тот всячески отрицал, что к нему обращались с предложением о продаже акций, и красноречиво вещал о своем уважении к Снежину и о потрясшем его до глубины души известии о смерти «благодетеля». Именно так пафосно и льстиво он выразился.
Куницын откровенно не понравился Китайцу. Надменный тип с бездной тщеславия. Речь его изобиловала протяжными «э-э-э», а взор – спесивым презрением. Сухой и подчеркнуто официальный, с остроносым испитым лицом, тусклыми каштановыми волосами и ледяной усмешкой, он не внушил Китайцу симпатии, хотя не менее пространно, чем Глоссман, рассказывал о том, какое неподдельное уважение и почтение питал к Снежину.
Лединовский Николай Иванович был среднего телосложения мужчиной с седым ежиком волос и аккуратными жестами. В нем была какая-то манерная осторожность и вкрадчивая провокация благовоспитанной жеманницы. Резкие черты его породистого лица, черные густые брови и никчемушно-яркий галстук делали его облик поистине незабываемым. «Что-то вроде артиста», – определил его Китаец. Лединовский велеречиво и охотно говорил о своих польских корнях, о том, что порой в его душе просыпается шопеновская тоска по отчизне, что бизнес для него не более чем доение коров для Жорж Санд, так, мускульное упражнение, что Константина Семеновича он просто обожал.
Из общения с акционерами Китаец вынес твердое убеждение, что верить им нельзя. Здесь он полностью полагался на свою интуицию. Все они были хитрыми бестиями, одни более обаятельными, другие – менее, но ясно было одно: плутоватый взгляд Глоссмана или благожелательный «артистизм» Лединовского ничуть не убедительнее кривящихся в надменной ухмылке губ Куницына и лоснящейся морды Нарецкой.
К обеду Танин был в конторе. Лиза, понятное дело, дулась и всячески силилась подчеркнуть свое гордое безразличие к тому, что касалось личной жизни шефа. Она держалась подчеркнуто холодно и по-деловому, на шутки не реагировала, только пожимала плечами и закатывала глаза: мол, как ты меня достал!
Китайцу такой настрой хоть и не очень нравился, но сейчас был на руку. Она не надоедала, не ныла, не приставала с рассказами о своих любовниках и с просьбой дать совет, как поступить с тем или иным ухажером. Китаец выпил кофе в своем кабинете и, водрузив ноги на стол, откинулся на спинку крутящегося кресла. Смежил веки. Он напряженно размышлял о том, где могли быть спрятаны документы. Раздался телефонный звонок. Лиза спросила, будет ли он разговаривать.
– Кто меня спрашивает?
– Снежина Элла Юрьевна.
– Соединяй. Да, – сказал он в трубку после того, как услышал щелчок, – что у вас, Элла Юрьевна?
– Я звонила в судебную экспертизу, – голос Снежиной дрожал от сдерживаемого возмущения, – ничего внятного мне не сказали. В общем, что-то здесь нечисто. Я сейчас позвоню знакомым юристам.
– Понятно, – Китаец на мгновение задумался, – звоните. Мы должны получить результат. Я в свою очередь тоже предприму ряд мер, чтобы прояснить ситуацию. Можно, например, оформить иск в прокуратуру.
– Как раз этим я и хочу заняться, – решительно сказала Снежина.
– Ладно. Не теряйте надежды, Элла Юрьевна. Если что-нибудь узнаю, я с вами свяжусь.
Вся эта морока с диагнозом только доказывала, что Снежина убили. Как? Подсыпали яда, например.
Китаец набрал номер Перепелкина.
– Слышал, – ответил Алик на вопрос Китайца, знает ли тот, что Снежин скончался.
– Ты когда-то мне говорил, что у тебя друзья в налоговой? – спросил Китаец.
– Да, есть один кореш, а что?
– Ты знаешь, этим краснооктябрьским заводиком по-прежнему губернатор наш владеет. Спирт вывозится в цистернах из-под молока. Не может ли твой друг там узнать – за вознаграждение, конечно, – не было ли чего, какого-нибудь поклепа на этот чеботаревский заводик? Подозрительный он какой-то…
– Попробую узнать.
– Позвони тогда. Если меня не будет, информацию можешь оставить моей секретарше. Она девушка смышленая, – добавил Китаец с улыбкой, видя, как Лиза открывает дверь.
– Я иду обедать, – сказала она тоном самостоятельной взрослой девочки, – если нет ничего срочного.