Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I
Шрифт:
Когда обед был кончен, он велел принцу Евгению прочитать свой двадцать девятый бюллетень, после чего громко объявил то, что он уже сообщил каждому из них; он сказал, что в эту самую ночь он уезжает с Дюроком, Коленкуром и Лобо в Париж [258] ; что его присутствие там необходимо для Франции, как и для остатков его несчастной армии. Только оттуда он сможет удержать австрийцев и пруссаков. Несомненно, эти народы подумают еще, объявить ли ему войну, когда он встретит их во главе французской нации и новой армии в 1200 тысяч человек!
258
23 ноября (5 декабря) 1812 г. в Сморгони в семь часов вечера Наполеон провел последнее совещание со своими маршалами. На нем присутствовали Бертье, Мюрат, Лефевр, Мортье, Бессьер, Даву, Ней и Богарне. Именно тогда Наполеон объявил, что решил оставить армию и вернуться в Париж. Император намеревался ехать с небольшой свитой — сопровождать его будут только
Он сказал еще, что сначала посылает Нея в Вильно, чтобы все реорганизовать там; что ему поможет Рапп, а потом отправится в Данциг; Лористона в Варшаву; Нарбонна — в Берлин; что его хозяйство останется при армии, что надо будет подраться у Вильно и задержать там неприятеля; что армия там найдет Луазона, де Вреде, подкрепления продукты и всевозможные боевые припасы; что потом она займет зимние квартиры под Неманом; что он надеется, что русские не перейдут Вислу до его возвращения.
— Я оставляю, — добавил он, наконец, — командование армией Мюрату. Надеюсь, что вы будете повиноваться ему, как мне, и что среди вас будет царить полнейшее согласие!
Было десять часов вечера; он поднялся и, сердечно пожимая руки, поцеловал всех и уехал!
Глава IX
Армия без Наполеона
Товарищи, признаюсь, что мой ослабевший дух отказывается погружаться далее в воспоминания обо всех этих ужасах! Я дошел до отъезда Наполеона и убеждал себя, что наконец-то моя задача окончена! Я объявил себя историком той великой эпохи, когда мы с вершины славы низринулись в пропасть падения. Но теперь, когда мне остается писать только о самых ужасных бедствиях, почему бы нам не отказаться, вам — от грустного чтения, а мне — от тяжелых напряжений памяти, которая должна тревожить только прах, считать только бедствия и писать только о могилах!
Но так как в нашей судьбе несчастье, как и счастье, доходило до самых невероятных размеров, то я попытаюсь сдержать до конца данное вам слово. Раз история повествует даже о последних моментах великих людей, то какое я имею право умолчать о последнем издыхании Великой армии? Все в ней, как ее огромные стоны, так и ее победные крики, только увеличивает ее славу! Все в ней было велико; нашей участью было удивить века силой блеска и скорби! Печальное утешение, но единственное, оставшееся нам; потому что, не сомневайтесь, товарищи, гром такого сильного падения прозвучит в будущем, когда великие несчастия так же делают бессмертными, как и громкая слава!
Наполеон проходил по толпе своих офицеров, выстроившихся на его пути, и одарял их на прощанье печальной, вынужденной улыбкой; он увозил их безмолвные просьбы, которые выражались некоторыми почтительными жестами. Он и Коленкур затворились в крытой карете; его мамелюк Рустам и Вонсович, капитан его гвардии, заняли козлы; Дюрок и Лобо следовали за ним в санях [259] .
Сначала его конвоировали поляки, потом неаполитанцы королевской гвардии. Этот отряд, когда он явился из Вильно к императору, насчитывал 600–700 человек. Он почти весь погиб за этот короткий переход: единственным врагом его была зима. В ту же самую ночь русские заняли и покинули Жупраны, или Ошмяны, — город, через который должен был пройти эскорт. На один бы только час раньше, и император столкнулся бы с ними.
259
Некоторые историки пытались и пытаются изобразить отъезд Наполеона из армии в декабре 1812 г. как постыдное бегство, верх низости и дезертирство, сравнивая это с тем, как в 1799 г. он бросил свою армию в Египте. Однако почти все современники (в том числе и французские маршалы) и большинство позднейших историков соглашаются с тем, что поступок Наполеона был необходимым и разумным шагом. Пребывание императора вместе с остатками своей армии не являлось теперь столь необходимым, как ранее. После переправы через Березину Наполеон был уверен, что его маршалы смогут обеспечить последние этапы отступления. Между тем необходимость присутствия императора в Париже становилась все более очевидной. Наполеону необходимо было начинать реорганизовывать остатки своих войск и собирать новую армию для продолжения войны, позаботиться об укреплении своей пошатнувшейся власти (заговор Мале служит тому ярким подтверждением). Существовала также реальная опасность того, что после поражения Великой армии в России союзники Наполеона изменят ему (это в особенности касалось Австрии и Пруссии). Наполеон нуждался в том, чтобы контролировать процессы, происходящие в вассальных Франции странах Европы, и не допустить начала крушения Империи. Таким образом, его отъезд в Париж был весьма оправдан.
(Несомненно, отъезд был оправдан, так же как несомненно и то, что он вызвал в армии глубочайшее уныние и упадок духа. Бросать при необходимости свои войска на произвол судьбы, как отработанный материал, было вполне в духе Наполеона еще в египетскую компанию. Император Франции
В Медниках он встретил герцога Маре. Первыми его словами были:
— У меня больше нет армии. Я вот уже несколько дней иду среди толпы недисциплинированных людей, бродящих повсюду в поисках съестных припасов. Их еще можно было бы соединить, дав им хлеба, башмаки, одежду и оружие; но мое военное управление ничего не предусмотрело, а мои приказания совсем не исполнялись!
А когда герцог Маре указал ему на блестящее состояние бесчисленных складов в Вильно, он воскликнул:
— Вы возвращаете мне жизнь! Я поручаю вам отвезти Мюрату и Бертье приказ остановиться на неделю в этом городе, собрать там армию и придать ей силы продолжать отступление в менее плачевном виде.
Остальное путешествие Наполеона совершалось беспрепятственно. Он обогнул Вильно пригородами, проехал Вильховышки, где сменил свою карету на сани, остановился 10 декабря в Варшаве, чтобы потребовать у поляков отряд в 10 тысяч улан, дать им некоторые льготы и обещать им свое скорое возвращение во главе 300 тысяч человек. Оттуда, быстро проехав через Силезию, он снова увидел Дрезден и его короля, потом Ганау, Майенс и, наконец, Париж, куда он явился внезапно 19 декабря, через два дня после опубликования своего двадцать девятого бюллетеня [260] .
260
Неожиданное возвращение Наполеона в Париж вызвало настоящую сенсацию. Как и следовало ожидать, приезд императора ослабил пораженческие настроения, начавшиеся распространяться во Франции после получения известий о гибели Великой армии.
От Малоярославца до Сморгони этот властитель Европы был уже только генерал умирающей и дезорганизованной армии. От Сморгони до Рейна это был неизвестный беглец, несшийся через неприятельскую землю. За Рейном он снова превратился в повелителя и завоевателя Европы: последний порыв благодетельного ветра еще надувал этот парус.
Однако в Сморгони генералы обрадовались его отъезду, ничуть не падая от этого духом, они всю надежду видели в этом отъезде. Армии оставалось только бежать, дорога была открыта, русская граница недалеко. Подошла помощь в 18 тысяч человек свежего войска; армия находилась в большом городе, где были огромные запасы, и Мюрат и Бертье, оставшись вдвоем, полагали, что они смогут направлять это бегство. Посереди этого страшного беспорядка нужен был колосс, чтобы стать центром всего, и этот колосс только что исчез. В огромной пустоте, оставленной им, Мюрат был едва заметен [261] .
261
Надо заметить, что многие наполеоновские военачальники выступали против того, чтобы Наполеон назначил Мюрата командующего армией. Многие, в том числе и Коленкур, высказывались в пользу Евгения Богарне. Мюрат, безусловно, был лично храбрым человеком (об этом говорит хотя бы то, что он сам водил кавалерию в атаки). Однако он не смог при трудном отступлении, в крайне тяжелых условиях проявить необходимых организаторских и административных качеств. Евгений же, в ходе похода в Россию, отличился как способный и талантливый полководец, имел авторитет в войсках. Но Бертье поддержал кандидатуру Мюрата, и это повлияло на решение Наполеона.
Тогда только прекрасно поняли, что великого человека некем заменить — потому ли, что его приближенные из гордости не могли склониться ни перед чьей другой волей, или потому, что, думая постоянно обо всем, предвидя все и распоряжаясь всем, Наполеон создал только хороших исполнителей, искусных лейтенантов, но не начальников.
В первую же ночь один генерал отказался повиноваться. Маршал, командовавший арьергардом, вернулся почти один на императорскую квартиру. Там еще находились 3 тысячи человек Старой и Молодой гвардии. Это была вся Великая армия, и от этого гигантского тела осталась только одна голова! Но при известии об отъезде Наполеона, испорченные привычкой повиноваться только завоевателю Европы, не поддерживаемые более честью служить ему и презирая всех других, эти ветераны поколебались, в свою очередь, и сами приняли участие в беспорядках. Большая часть армейских полковников, с четырьмя-пятью офицерами или солдатами вокруг своего орла, признавали только свои собственные приказы: всякий думал о собственном своем спасении. Были люди, которые сделали двести лье, не повернув назад головы. Это было всеобщее «спасайся, кто может!»
Впрочем, исчезновение императорами неспособность Мюрата не были единственными причинами такого беспорядка; главной виновницей была суровая зима, которая в это время стала очень лютой. Она все усугубляла; она, казалось, поставила всевозможные преграды между Вильно и армией.
До Молодечно и до 4 декабря, когда зима обрушилась на нас, дорога, хотя и трудная, отмечалась менее значительным количеством трупов, чем до Березины. Этим мы обязаны мужеству Нея и Мезона, удерживавшим неприятеля, более сносной тогда температуре, некоторым запасам, которые давала менее разоренная местность, и, наконец, тому, что при переправе через Березину уцелели наиболее крепкие люди.