Поход во мрак
Шрифт:
Эрик обернулся. Силы уже покидали его тело, а жажда иссушила рот и язык настолько, что он не смог бы ответить, даже если бы сильно того пожелал. Но всё же он развернулся от стены.
Перед ним у самой решётки стоял мужчина лет сорока, насколько можно было судить в тех условиях. Одет он был, что называется, с иголочки. Костюм, запонки, и даже в полумраке было отчётливо видно его идеально начищенные сапоги дороже, чем у многих квартальная зарплата. В обществе, когда на такого человека смотришь, даже мысль пробегает, что он и гадит баблом.
– Эй. Я вижу тебя. Я вижу, что ты жив. Помоги мне развязать руки, и вместе мы выберемся,
– Спасибо, я не умру. Боже, спасибо тебе, – бормоча, пополз к нему Эрик, прихватив из тряпок кожаный ремень, который давно присмотрел для себя. «Уж лучше повеситься здесь, чем идти туда», – думал он об этом всё чаще и чаще.
– Да, да, конечно, парень. Всё будет хорошо. Я обещаю, ты только освободи мне руки, – идеальным тоном повторил мужчина и, присев на корточки, просунул между прутьями свои руки, растопырив пальцы в разные стороны.
Эрик встал за ним на колени. Без спешки обмотал один конец ремня вокруг правой руки, затем просунул его между железным прутом и шеей мужчины и сделал виток ремня вокруг левой руки. А «толстосум» сидел, как мышонок перед змеёй, сидел и всё видел, всё чувствовал. Наверное, даже всё понимал, но по каким-то непонятным причинам сидел и не шевелился.
– Эй, парень… – Но в этот момент Эрик натянул ремень, что было мочи уперевшись своим грязным коленом в дорогущий выглаженный пиджак, а через минуту Эрик разорвал его шею зубами и жадно пил бившую фонтанчиком, словно из родника, кровь. Это было мерзко во всех смыслах этого слова, но жить чертовски хотелось.
Напившись, Эрик всеми силами держал себя в руках, чтобы его не стошнило, а когда ему полегчало, принялся отдирать у трупа руки и ноги. «Про запас. Это про запас», – слегка потеряв контроль над собой, нудел он. А потом он снова уснул. Прямо посреди своей камеры в обнимку с какой-то из ног.
Проспал дня два, не меньше. По соседству никого не было, как и останков. Но собранные с таким трудом части по-прежнему оставались у него. Отчего он с облегчением вздохнул и, прихватив с собой руку, подошел к окошку.
Прямо напротив его двери сидела собака. Увидев Эрика, она оскалила зубы, хотя, быть может, она просто улыбнулась. Из-за отсутствия половины верхней и нижней губы было крайне сложно определить её эмоций. Чего нельзя было ошибочно предположить об Эрике. Его и без того бледный вид стал ещё более заметно бледным при виде до мяса изодранной псины рядом с его дверью, с жуткими клыками, в полметра ростом.
– Даа, видимо, придётся сырое мясо на ужин есть. Собачка, ты мне позволишь взять факел из коридора? – ласково спросил Эрик. Но псина не сдвинулась с места, не моргнула и глазом. Хотя Эрик не мог разглядеть, есть у неё веки или нет.
– Нет, не пустишь? Печалька. А если я с тобой поделюсь обедом? Или ужином? Кстати, не подскажешь, что сейчас – день, вечер? Не люблю на ночь наедаться, потом сны тяжелые снятся. А ты как к этому относишься?
Собака не шелохнулась.
– Ну да. Вот, держи, – и Эрик кинул ей кусок мяса, который она охотно проглотила и снова села на своё место.
– Хороший пёсик. Ты просто… эм, ты просто красавчик. Да, да, именно красавчик, – подмазывал Эрик жуткую псину, похожую на давно уже разложившийся труп, ещё одним свежим куском мяса. – Нравится человечинка, да? А вот если изжарить мясо на медленном огне и приправить щепоткой базилика, я тебя уверяю, ты просто проглотишь свой язык. Не хочешь попробовать? Ну, базилика у тебя, скорее всего, не найдётся, но что насчёт того, чтобы я быстренько взял факел и вернулся обратно к себе в этот прекрасный номер?
Видимо, услышав разговоры напротив, бледнолицая девушка тоже показалась в своём окне. А псина, посмотрев на неё, развернула свою голову, как сова, и неспеша ушла с глаз.
– Ты тупорылая тварь! Ты какого чёрта сюда вылезла! – брызжа слюной, заорал на неё Эрик. – У меня только контакт наладился с псиной, и тут ты свою рожу вытащила на свет. Ты всё испортила!
Девушка с впавшими чёрными глазами только рассмеялась. Громко и звонко, и смеялась она, стоя у двери, сутки как минимум, а когда Эрик показывался в своём окне, чтобы одарить её парой-тройкой «ласковых» слов, она плевала в его сторону красной от крови слюной. Видимо, тоже, как и Эрик, нашла способ выживания в этих условиях. И пару раз даже попадала в него, отчего Эрик бесился ещё сильнее и плевал в неё в ответ. Но так ни разу и не попал, что злило его ещё сильнее.
И так шли дни, дни сменялись неделями. Соседи тоже менялись чуть ли не каждый день. Кто-то погибал в первый день, кто-то на второй. Кто в коридоре, но многие – от рук Эрика, пополняя его запасы, которые он всегда делил на три кучи. Одна ему, одна на чёрный день и третья была для собаки, которая, как оказалось, была просто ненасытная прорва и съедала всё и в любых количествах, что давал ей Эрик.
Отношения с Тварью (Тварью он назвал свою постоянную соседку, живущую напротив) с каждым днём ухудшались. Теперь они затачивали кости и кидали друг в друга в надежде смертельно ранить или покалечить. Конечно, желаемого результата это не приносило никому, кости только пугающе бились о дверь или отскакивали от железных прутьев. Тут польза была только для псины, она всегда с радостью подбегала и разом съедала кость любого размера. А затем снова пряталась вне видимости Эрика.
Плеваться так и не перестали. Бывало, Эрик часами сидел под дверью с полным ртом слюны, выжидая, пока эта Тварь выглянет в окошко послушать, как в очередной раз разрывают на кусочки эти мрачные псы какого-нибудь бедолагу. Но Эрик так в этом и не преуспел, что нельзя было сказать о Тварюге. Она всё чаще и чаще попадала своей слюной ему в лицо.
А два месяца спустя, после того как Эрик стал вести счёт дням, делая зарубку на стене каждый раз, как просыпался… Хотя спал он, бывало, по два раза на дню, как он сам думал, а иногда ни разу. Тут по двум причинам: Тварь могла без устали орать и смеяться, или люди, жившие по обе стороны коридора, разом, видимо, сходили с ума и все начинали покидать свои убежища. В такие дни крики и мольбы могли длиться сутками. Кстати говоря, такие дни были единственным временем, когда Эрик с бледнолицей соседкой мысленно заключали перемирие и могли часами напролёт стоять друг напротив друга и наблюдать, словно пялясь в телевизор, за бегающими туда-сюда людьми, ни разу не оскорбив и не плюнув в чужую сторону. Но когда гам стихал, их вражда каждый раз вспыхивала вновь…