Походка пьяницы
Шрифт:
Его широкие ноздри, гневно раздуваясь, втянули воздух.
Чтобы стать таи-и, помимо многого другого, он должен был уметь в совершенстве ориентироваться по звездам. Теперь перед лицом более могущественного искусства белых людей его умение стало бесполезным. Свойственное ему глубокое чутье, доведенное до способности отличать правду от лжи, сделало его вождем племени. Но эти белые были старше его, они не обратили на него внимания, у них чутье сильнее, они могут слышать даже свой внутренний шум.
Он не должен доверять ласковым словам белых стариков,
Его соплеменник окликнул таи-и из дверей хижины. На креольском наречии, которое было им более привычным, чем пиджин племени или коверканный английский Матасуры-сан, он пожаловался:
– Я позвал их прийти, но они не слышат.
– Один слышит, – возразил Матасура-сан.
– Старики все время болтают.
– Я слышу, – Матасура-сан сосредоточился для внушения.
Он сидел на корточках, поглядывая то на звезды, то на заграждение. За ограждением, несмотря на поздний час, шумел университетский городок.
Теперь Матасура-сан очень ясно понял, что он хочет делать.
Матасура-сан был таи-и не только благодаря своей силе и мудрости, но и по наследству. В 1944 году, когда в японский корабль попала торпеда и его экипаж нашел спасение на острове, там существовало процветающее общество.
Японские черты Матасуры-сан лишь отчасти характеризовали его происхождение. Но его предки были не простыми дикарями. Дело в том, что двенадцать японцев оказались не первыми моряками, попавшими на остров. Семьи, жившие здесь, образовывали англичане-отцы и меланезийки-матери, так как все мужчины-маланезийцы были перебиты. С приходом японцев все мужское население постигла та же участь. Пощадили лишь нескольких, в числе уцелевших был далекий предок Матасуры. Его оставили в живых, потому что он был главным священником острова и прожил более века. За его жизнь заплатили своей многие островитяне.
Через триста лет его потомок в третьем поколении унаследовал некоторые его способности. Одна из них – «глубокое чутье», но не с помощью ноздрей, а за счет какого-то другого органа чувств. Вторая – долгожитие. Матасуре-сан было около ста лет. Это единственная вещь, которую он скрыл от обладателей странных ласковых голосов, нашедших его на острове и посуливших много всего, если он им поможет.
«Глубокое ощущение» от мира по ту сторону заграждения было очень плохим.
Таи-и Матасура-сан все обдумал и принял решение. Он вернулся в хижину и поднял своего помощника ударом ноги.
– Попробуй поговорить с ним снова, – приказал он на пиджине. – Я помогу.
Когда Конут уходил, Лусилла слабо улыбалась во сне.
– Я вернусь, – прошептал он и вместе с сержантом Реймом вышел во двор. Ветер усиливался, свет звезд пробивался сквозь несущиеся облака. Вокруг Медцентра все еще стояли в ожидании тысячи людей, не потому, что надеялись на вакцинацию – тот факт, что прививки не действуют, был объявлен официально, а потому, что не знали, что делать. В клинике безостановочно работали врачи – с бледными лицами и красными от бессонницы глазами, они повторяли привычные процедуры, зная их бесполезность.
Сразу же после поступления тревожных сигналов о болезни они обнаружили, что все справочные материалы, накопленные за три века развития эпидемиологии, разграблены, и нет никакой возможности восстановить их. Конечно, они пытались… Часть медиков сами были больны и находились в больнице; они, как и остальные, были обречены.
Конут беспокоился не за себя, а за Лусиллу. Припомнив обстоятельства экспедиции, он восстановил в памяти, что Эст Кир сам прививался от оспы и дал понять остальным, что им более чем желательно сделать то же самое. Но как быть с Лусиллой? Она-то не прививалась!
Он уже сказал Рейму об уколах, а тот немедленно сообщил об этом руководству – они попытаются связаться с островами и найти врачей, которые составляли вакцину. Но, скорее всего, это бесполезно. Бессмертные наверняка оборвали все ниточки, ведущие к спасению обычных людей.
Но у этой мысли имелось и естественное следствие: если бессмертные увезли врачей, значит, надо найти место, где они укрылись.
Рейм и Конут подошли к загородке аборигенов. Их уже ждали.
– Вы звали нас? – спросил Конут. Это был вопрос, ибо он все еще не мог поверить.
Матасура-сан кивнул и протянул ему руку. Рейм, глядя на них, только моргал, у него кружилась голова. Конут и его заставил выпить три порции – не потому, что Рейм поддался телепатическому внушению, а потому, что Конут не был уверен. Это и впрямь выглядело как пьяное видение – профессор математики пожимает руки сидящему на корточках темнокожему человеку, не говоря при этом ни слова. Однако это было не видение.
Через минуту Конут выпустил руку сидящего. Maтасура-сан кивнул и, по-прежнему не говоря ни слова, взял из рук Конута бутылку и сделал солидный глоток, а затем передал ее своему помощнику, который лежал на земле позади него и едва сознавал, что происходит.
– Пошли, – пробормотал Конут, глупо выпучив глаза (очень трудно все время оставаться в меру пьяным!), – нам нужен вертолет. Рейм, ты можешь вызвать его?
Рейм полез в карман и, достав полицейскую рацию, коротко переговорил по ней и только потом спросил у Конута:
– Что случилось?
Конут поколебался и взял его за руку.
– Извини. Это все бессмертные. Ты был прав – они завезли носителей оспы и навлекли на нас эту беду. Но этот человек значительно старше, чем кажется, и тоже может читать мысли.
Рация тихонько запищала.
– Они встретят нас около Медцентра, – сказал Рейм, убирая ее в карман. – Пошли.
Только пройдя добрую половину дороги, Рейм догадался спросить:
– А куда мы полетим?
Конут передвигался с трудом; он шел медленно, очень медленно; его ноги были как наполненные воздухом сосиски; окружавший его воздух был густым, как желатин. Конут тщательно анализировал каждое свое движение – усердные попытки пьяного сохранять ясность мышления; он боялся напиться слишком сильно, но и не отваживался оставаться трезвым.