Походный барабан

Ламур Луис

Время словно застыло в страшной тишине, а в голове у меня, там, где, казалось, уже не существует никаких чувств, билась мысль в поисках пути спасения, в поисках выхода.

Отец привязан к столу четырьмя крепкими веревками и уже довольно давно находится в таком положении. Даже если разрезать путы, онемевшие члены не дадут ему двигаться свободно после долгой неподвижности.

Махмуд был явно доволен.

— Ну, приступай же, приступай! — он улыбнулся мне. — Ты лекарь, и ты пришел сюда подготовленным. Однако, если ты

не произведешь операцию, то её вместо тебя сделает один из моих людей… а ты будешь смотреть. Но, опасаюсь, он будет не так искусен, как ты…

Глаза мои обежали комнату, мысленно прикидывая место каждого человека. Помещение большое… но шанс есть. В тишине потрескивал огонь под котлом с водой.

— Вода горячая? — спросил я. — Кипит?

Он заглянул в котел. Тогда я первый раз подошел к столу и посмотрел в глаза своему отцу. Глаза, которые встретились с моими, были те же, которые я знал, в них светилась сила.

— Будь готов, — тихо сказал я на нашем, на бретонском языке.

Я взял с соседнего стола необходимые ножи и разложил их на столе. Ладони у меня были влажны от пота, но мозг мой сейчас работал с ледяной ясностью. Мы оба можем умереть здесь, но шанс есть… слабый, но шанс.

Я вытащил из сумок несколько высушенных растений и положил на стол.

Взглянул на котел — его уже переставили на стол. Воды было достаточно.

Взяв скальпель, я сделал шаг к столу, на котором лежал отец, и, скрыв свое движение полой плаща, перерезал веревку у его запястий острым, словно бритва, лезвием.

Один из стражников подступил ближе, и Махмуд обошел его, чтобы поглядеть, что я делаю; глаза его горели от страстного нетерпения.

В тот момент, когда ещё несколько стражников подобрались поближе, я подцепил носком ноги ножку стола, на котором стоял котел с кипятком, и, рванув эту ножку к себе, внезапно навалился всем своим весом на котел.

И котел, и стол с грохотом перевернулись, и кипяток хлынул на ноги троим ближайшим стражникам. Пронзительно закричав от боли, они отскочили, один из них свалился на пол, мешая остальным. Молниеносно повернувшись, я перерезал остальные веревки, которыми был привязан отец; потом я сунул ему в руки скальпель, а сам выхватил меч.

Первый из стражников подскочил слишком поспешно — и слишком поздно остановился; острие моего меча вонзилось ему в горло и резко рванулось вбок; он отшатнулся, кровь залила ему грудь…

Но вдруг распахнулась наружная дверь, и в комнату ворвалась добрая дюжина воинов. В один миг по всему помещению закипел бой, когда люди Махмуда повернулись навстречу пришельцам, очевидно, воинам Синана.

Подхватив свои сумки, я побежал вслед за отцом, который уже был у неохраняемой двери. Он ещё нетвердо держался на ногах, онемевших от пут, но путь мне он показал клинком, выхваченным у упавшего стражника.

Мы помчались вдоль длинного прохода, все глубже и глубже в толщу горы.

Потом он вдруг остановился и прислушался. Мы не услыхали ни звука.

Двинулись снова — теперь шагом, переводя дыхание, — мало ли что могло встретить нас впереди.

— Я ждал тебя, — сказал он спокойно. — Этот аль-Завила по целым дням мучил меня, расписывая, что он сотворит, когда ты приедешь.

— Он сказал тебе насчет матери?

— А ты думал, что он способен такое упустить? Этот человек — сущий дьявол, Мат.

Мат! Уже много лет меня никто так не называл. Как приятно слышать это имя! И, что бы ни ожидало нас впереди, у нас есть эта минута. Мы снова вместе.

— Она была прекрасная женщина, твоя мать. Лучше, чем я заслуживал. Я был буйным, необузданным, и она знала это, когда мы поженились, но никогда не пыталась удержать меня — до самого последнего плавания. Она предупреждала меня, чтобы я не уходил. У неё был такой дар… у тебя он тоже есть?

— Думаю, что да, только это не столько дар, сколько способ. Я никогда не пробовал им пользоваться, хоть иногда, в подходящее время, это приходит само собой, без моего желания и без предупреждения.

— В этом смысле я не один из вас, разве что через жену, а это у Старого Народа в счет не идет.

Мы шли рядом, шли вместе, двое сильных мужей, каждый с клинком в руке — отец и сын. Теперь весь мир будет моим, ибо со мной мой отец.

— Ты хорошо меня обучал, — сказал я, — прошедшие годы это подтвердили.

— Я старался.

Мы услыхали, как они подходят сзади.

— Ну-ка, ещё чуточку, — сказал он, и мы побежали.

— Ты знаешь Долину?

— Ага, они держали меня там в рабстве, и я работал на водоводах. Это истинное чудо, должен сказать, и никто сегодня не знает их как следует, разве что Синан по карте.

Проход разделялся на три. Он показал вперед:

— Вот здесь вход, но осилить его не смог бы и сам дьявол. На наше счастье, есть другой путь.

Мы свернули в левый проход и побежали дальше.

Тяжелая работа, которую отцу приходилось выполнять, не сломила его силу и ловкость. Он всегда отличался невероятной силой и был массивнее, чем я, — в плечах не шире моего, но мощнее в груди и в бедрах.

— Кто убил твою мать?

— Турнеминь… После того, как услышал, что ты погиб.

— А-а… ну, мы вернемся, Мат. Мы это сделаем, ты и я.

— Уже сделано.

На бегу я рассказал ему о смерти Турнеминя и о том, что я сделал с телом — швырнул вместе со всем отягощающим его злом в смердящую серным духом трясину Йен-Элез.

Он оглянулся на меня.

— Вот это дело! Я о таком бы и не подумал.

Проход сузился, и мы услышали шум бегущей воды. Туннель превратился в мост, и под ним текла темная, быстрая вода. Факелы наши догорели, и он подвел меня к небольшой кучке новых.

Когда мы зажгли факелы, он взглянул на меня: