Походный барабан
Шрифт:
— Мой народ рожден в степях, далеко отсюда на север и на восток. Эти слова — приветствие, но иногда и тост. Они значат: «Да будет дорога!»
— За это я выпью.
И мы выпили с ним.
— Когда-то давно, — заметил я, — один грек рассказывал мне о степях, о далеких, покрытых травой равнинах, где скачут свирепые воины, и о ещё более далекой стране, которую зовут Катай note 6 …
— Он был знающий человек. Далеко ли путь держишь?
— Так далеко, как потребуется.
Note6
Марко Поло (1254 — 1324), совершивший в 1271 — 1275 годах путешествие в Китай, называл эту страну «королевство Катай»; это название довольно долго использовалось в средневековой Европе; однако использование его в 1176 г., когда происходит действие романа, — анахронизм (возможно, допущенный автором сознательно).
— Я — Абака-хан, царь среди моего народа. — Он улыбнулся неожиданно весело: — Невелик царь, а все-таки царь!
— А я — Матюрен, — сказал я, — а имя рода моего до поры до времени лучше не говорить…
— Имя человека — это его собственное имя.
— Далеко тебя занесло от дома…
— А-а… — он пожал плечами, заглянул в свой пустой стакан, и я снова налил ему.
— Ты видишь перед собой человека, — сказал он, — который был царем и рабом, воином и моряком, беглецом и спасителем.
— А я пока никем не был, но, думаю, у меня есть ещё завтрашний день.
Кто-то неподалеку повысил голос в пьяном споре:
— Мертв! Я тебе говорю, что Кербушар мертв!
— А я этому не верю! — откликнулся другой.
— И уже никогда не будет второго Кербушара.
— А я никогда не поверю, что он мертв, — упрямо настаивал недоверчивый собеседник.
— Он лежал на спине, широко раскрыв глаза прямо к солнцу… Я своими глазами видел его, зияющую дыру у него в груди и кровь, окрасившую красным воду вокруг.
— Ребенком, — подбросил я реплику, — я слышал сказки об этом Кербушаре.
— Что бы о нем ни говорили, это всегда было меньше, чем правда, — сказал второй спорщик. — Я знаю, я плавал с ним! О, замечательный человек! Честный человек! Когда командовал Кербушар, все получали лишнюю долю.
Расправляясь с тунцом и хлебом, я прислушивался к этим славным разговорам; вернувшиеся с моря беседовали о кораблях и людях, о битвах и крови, о добыче и женщинах, о плеске весел и полощущих парусах. И в этих беседах снова и снова всплывало имя Кербушара.
Тюрк, мой сосед по столу, следил за мной внимательно — и вдруг сказал:
— Я тоже знал его… и, кстати, что насчет твоего родового имени? Думаю, мне оно известно.
— Не произноси его здесь.
— Имя есть имя, — пожал он плечами, — только в некоторых из них есть особый звон, как в имени Кербушар!
— Его поймали в бухточке на восходе солнца, — говорил кто-то, — и там было пять кораблей. Они зажали его с обоих бортов, срезали ему весла и взяли на абордаж. Они вымели ему палубу стрелами, а потом мечами.
— А я говорю, он жив, — настаивал второй. — Шакалам не убить льва.
— По-твоему, Абд аль-Ала шакал?..
Заказав вторую бутылку, я оглядел комнату и увидел в углу у двери нищего… нищего, у которого хватило денег, чтобы взять целую бутылку. Где я видел его прежде?
Он не глядел в мою сторону, но я был уверен, что он отвел глаза лишь мгновение назад. Внезапно мне показалось, что в зале страшно тесно. Я глотнул вина и тут увидел, как открылась боковая дверь и вошел раб, сопровождаемый дыханием холодного ночного воздуха.
Взгляд Абака-хана последовал за моим, когда я снова посмотрел на нищего.
— Я смогу сделать эту мелочь для тебя, — предложил он. — Небольшая плата за вино.
— За угощение я платы не беру. — Несколько человек поднялись, заслонив меня от нищего. — Возьми бутылку — и «йол болсун»!
Я быстро исчез, воспользовавшись дверью, в которую недавно вошел раб.
Миг — на то, чтобы открыть и закрыть её, ещё один — чтобы глаза привыкли к темноте. Узкий переулок выходил на крутой холм над гаванью. От кого я спасался? Не знаю; но меня гнал запах беды.
Самое время покидать Кадис. Что мне теперь нужно было — это лошадь.
По склону холма я направился туда, где были воды гавани и городская стена. Пройдя вдоль нее, я нашел узкие ворота и стражника, но его внимание легко отвлекла монета.
За стеной расположились отдельными группами купцы и путешественники, ожидающие, пока наступит рассвет и откроют ворота. Еще горели несколько костров, и я направился к одному из них, но затем задержался, чтобы рассмотреть сидящих у огня и найти среди них честное лицо. Готовый в любой миг выхватить меч или кинжал, я подошел к костру. Там были двое: седобородый старик и молодой человек с гладким лицом. Они подняли ко мне глаза.
— У вас есть лошади, — сказал я, — а мне нужна лошадь.
— Поздно ты путешествуешь…
— Если не буду путешествовать поздно, то могу вообще остаться на месте.
— Лошади недешево стоят…
За чашкой мятного чая мы поговорили о многих вещах, между делом торгуясь. У меня получалось неплохо — потому, наверное, что ещё не забылся Шир Али, его слова и ухватки. Увижу ли я его когда-нибудь еще? Или Абаку-хана?
Сколь многочисленны жизни, с которыми мы встречаемся и проходим мимо!
За час до рассвета я выехал из лагеря верхом на коне берберийской породы, красавце, темно-сером в яблоках, почти вороном.
После дележа денег, вырученных за корабль, на мою долю пришлось пятьсот золотых динаров; кроме того, я собственноручно зашил в одежду два прекрасных изумруда, два рубина, голубой сапфир и три небольших алмаза.
Покупая Бербера, я заодно сторговал лук и колчан со стрелами. Однако путешествовать в одиночку было неразумно, и я надеялся присоединиться к какой-нибудь группе путников, которые пожелали бы увеличить свою мощь.