Похорони Меня Ложью
Шрифт:
Внутри меня сначала поражает запах. Это запах моего детства. Запах моей матери, ее свечей янки и средства для мытья деревянных полов, которым она часто пользуется, но это новый аромат. Аромат печали. Не той печали, с которой мы росли. Он совсем другой. Он еще более одинокий. Я иду за папой на кухню и стараюсь не смотреть по сторонам. Это не веселая прогулка по дорожке памяти. Это ради бизнеса. Это делается для получения ответов.
Ненавижу, когда мы входим на кухню, и я спотыкаюсь при виде матери. Она сидит за столом и выглядит совсем измученной. Если я думала, что мой отец плохо
Она обхватывает меня руками и крепко обнимает. Все мое тело сжимается, напрягаясь от вторжения в личное пространство. Она, должно быть, замечает, что я не отвечаю взаимностью, потому что медленно отпускает меня и делает осторожный шаг назад. На ее лице написано чувство вины. Это видно по тонкому блеску слез, мерцающих в ее глазах.
Она шмыгает носом, глядя на мужа.
— Я понятия не имела, что ты приедешь. Я даже не знала, что ты здесь…
Я мрачно смеюсь.
— Ох, я уверена, что ты не знала.
Она закрывает рот и отшатывается, будто я дала ей пощечину. Тот факт, что они оба добровольно сплавили меня в психиатрическую больницу, это слон в комнате, о котором никто не хочет говорить.
— Я здесь не для того, чтобы наверстывать упущенное или для чего, по-вашему, этот визит. Я здесь за ответами. Не знаю, почему я ожидаю, что кто-то из вас скажет мне правду. Это определенно не сильная сторона вас.
— Дорогая, мы никогда не хотели сделать тебе больно, — голос моей мамы дрожит. — Мы хотели тебе помочь. Ты действовала…
Мой отец обрывает ее, бросая на нее уничтожающий взгляд.
— Все это не имеет значения. Давайте просто сядем и поговорим. Спроси нас о том, что тебе нужно.
Наступает тишина, когда мы садимся. Мой взгляд мечется между ними в попытке понять, как спросить то, что мне нужно, не звуча для них еще более безумно.
— Мэдисон действительно улетала в Италию по программе обмена студентов?
Мои родители переглядываются друг с другом.
— Да, ты знаешь что... — начинает говорить моя мать, бросая на меня взгляд, который
говорит: «ты с ума сошла? Почему спрашиваешь об этом?»
— Нет, — вздыхает отец.
Каждый мускул в моем теле напрягается. У меня пересыхает во рту, когда я играю с реальностью следующих слов на языке.
— Где тогда она была?
Мама бросает на отца умоляющий взгляд, и впервые за все время отец смотрит на меня с сожалением.
— Она была в Эверморе, в больнице Святой Марии.
Я открываю рот, но сжимаю зубы, когда чувствую, что мой подбородок дрожит, потому что я знаю, что будет дальше. Думаю, я поняла это в первый момент, когда увидела Аву. Я напрягаюсь.
— Зачем она отправилась в больницу Святой Марии? Зачем лгать всем в школе и в городке о том, где она была?
Слеза скатывается по щеке моей мамы, и она смотрит на стол.
— Потому что твоя сестра была беременна. И... — она задыхается, прижимая тыльную сторону ладони ко рту, чтобы не разрыдаться. —
Тошнота закручивается у меня в животе.
— И что было дальше?
— Она родила, а затем вернулась домой.
Я прикусываю язык, пока не чувствую вкус крови. Мне хочется кричать. Хочется ненавидеть их, всех их, за то, что они скрывали от меня такой большой секрет.
— И вместо того, чтобы сказать мне, вы,, солгали. Вы, скрыли это и заставили ее избавиться от ребенка, ради спасения собственных задниц. Всю мою жизнь вы оба заставляли меня чувствовать, что проблема во мне. Все, что я делала, я старалась быть лучше. Быть звездным ребенком, каким вы всегда ее считали. Я каждый день ненавидела себя за то, что никогда не была достаточно хороша.
— Ты была достаточно хороша, — плачет мама.
— Очевидно, черт, нет! — я провожу рукой под глазами, на секунду успокаиваясь. — Что случилось с ребенком?
Их брови опускаются.
— Каким ребенком?
Я начинаю волноваться.
— С ребёнком, которого она родила. Что случилось?
— Сестры в больнице Святой Марии забрали ребенка к себе. Несколько лет спустя детская организация взяла на себя заботу о детях в приюте, прежде чем он закрылся. Каждый ребенок был отправлен в другую часть штата. В любое место, где была комната или семья, которая хотела их.
Мои ногти впиваются в ладони, боль пронзает кожу.
— И вам ни разу не пришло в голову узнать о ребенке? Узнать, кто ваш внук?
Они оба отворачиваются, на их лицах написано чувство вины.
— Мы задавались вопросом. Но нет, мы никогда не предпринимали действий.
Я смотрю на них, позволяя тишине повиснуть, между нами. Часть меня хочет рассказать им все, особенно о том, как я впервые встретила Аву. О том, как она вошла в мою жизнь. Как Баз сделал так, что теперь я могу называть ее своей. Но по какой-то причине я ничего не говорю. Я сижу и смотрю на них прищуренными глазами, осуждая за все прошлые ошибки. Некоторые люди не созданы для того, чтобы иметь детей и заботиться о них по таким причинам, как бедность, злоупотребление наркотиками и неспособность любить. Причины моих родителей не были ни одной из вышеперечисленных, но в глубине души я знаю, что они никогда не должны были становиться родителями. Они облажались с нами по-королевски. Наша семья так разбита, что не подлежит восстановлению.
— Мне так жаль, что мы тебе не сказали.
Я усмехаюсь.
— Да. Мне тоже.
Папа кивает в сторону подъездной дорожки за окном.
— Ты можешь пригласить его войти. Я видел фотографии в новостях. Знаю, что вы двое вместе. Вот почему я передал ему опекунство. Потому что, то, как он смотрел на тебя на каждой фотографии, каждый отец хочет этого для своей дочери.
Я смотрю в окно, на машину, борясь со слезами. Подбородок дрожит, когда я борюсь с эмоциями. Нет. Нет, он не должен этого делать. Он не может играть роль хорошего человека. Он не может сделать так, чтобы казалось, что каждое принятое им решение было для общего блага.