Похороны викинга
Шрифт:
Он вернулся и сел на свое место возле Клодии. Вошла тетя Патрисия. Мы встали, и я отодвинул для нее стул, но она остановилась на полдороге, и мы окаменели. Одного взгляда было достаточно, чтобы узнать, что случилось. Раньше, чем она начала говорить, я знал, что она скажет.
– Я пришла просить вас, чтобы никто не смел сегодня выходить из дому, – сказала она.
Никто из нас не сказал ни слова и не двинулся. Я посмотрел на Майкла, и он на меня.
– Имейте в виду, – продолжала леди Брендон, – я никому не дам пощады. С вором я расправлюсь, как с вором, кто бы он ни был.
Она замолкла и холодным злым взглядом обвела всех нас. Мы молчали и не двигались.
– Так, – сказала она наконец. – Я прошу вас запомнить, что слуги ничего не знают и не узнают. Только мы будем знать, что один из вас шести подлый вор.
Тогда заговорил Майкл:
– Скажите – один из нас четырех, тетя Патрисия.
– Благодарю, Майкл, – резко ответила она. – Я обращусь к вам четырем, когда мне в следующий раз придется выбирать выражения.
– Я думаю, вы могли бы сказать: один из трех Джестов, – с внезапной дерзостью сказал Огастес.
– Придержи свой подлый язык, – спокойно ответила леди Брендон. – Итак, – продолжала она, – никто не должен об этом знать. Конечно, до тех пор, пока об этом не узнают репортеры и газеты не будут украшены портретом одного из вас. – И она еще раз обвела нас презрительным взглядом.
– Отлично, – продолжала она. – Теперь никто не выйдет из дома и не скажет никому ни слова… Кроме сыщика, когда тот явится…
Она повернулась и пошла к двери. У двери она остановилась и опять повернулась к нам.
– Можешь сказать что-нибудь, Майкл? – спросила она.
– Девочки и Огастес здесь ни при чем, – отвечал он.
– А ты Дигби?
– Нет, тетя. Очень сожалею и так далее, – ответил Дигби, и мне показалось, что он беззвучно говорит: нет, нет, ешь и беги…
– Джон?
И мне показалось, что взгляд ее стал еще более презрительным.
– Нет, тетя, – ответил я, – только то, что я совершенно согласен с Майклом.
– Огастес?
– Это позор, черт знает что… – закричал Огастес.
– Спасибо, – оборвала его тетя Патрисия.
– Клодия?
– Нет, тетя.
– Изабель?
– Нет, тетя, – отвечала Изабель, – только, пожалуйста, тетя, подождите еще один день и…
– Дайте вору возможность избавиться от камня. Ты это собиралась сказать? – прервала тетя Патрисия.
Она открыла дверь.
– Значит, разговоры кончены. Так? – спросила она. – Вам нечего добавить? Превосходно. – И она вышла, спокойно затворив за собой дверь.
– Не люблю дробить щебень на улицах и не выношу запаха тюремного супа, так, мой маленький Огастес? – любезно спросил Дигби. Мы стояли и совершенно ошеломленные смотрели друг на друга.
– Мерзавцы, гнусные, грязные скоты, – плевался Огастес, глядя на нас троих по очереди.
– Этим не поможешь, Огастес. Замолчи, – сказал Майкл совершенно спокойным и дружественным тоном и добавил: – Пойди поиграй с игрушечками, если ты не способен на серьезные разговоры… Идем, Джон. – И, обратившись к девочкам, сказал: – У меня к вам большая просьба, королева Клодия и Верная Собачья Душа.
– Охотно, – сказала Изабель.
– В чем дело? – спросила Клодия.
– Забудьте об этом проклятом деле. Успокойтесь моим торжественным обещанием и заверением, что я сегодня же его ликвидирую.
– Как? – спросила Клодия.
– Майкл, дорогой! – сказала Изабель и взглянула на меня.
– Сейчас тебе незачем знать это, Клодия, – ответил Майкл. – Верь и будь спокойна. Раньше, чем вы пойдете спать, все будет улажено… Пойдем, Джон.
И мы пошли в его комнату.
– Закури, брат Джон. Я хочу беседовать с тобой о неких темных делах, – сказал Майкл, когда мы вошли.
Закрыв дверь, он поставил банку с табаком на стол возле кресла, в котором я сидел.
– Ты слишком редко чистишь трубку, Джон, – начал он. – В твоей трубке слеживается зола, и от этого она трескается. Вероятно, здесь играет роль неравномерное расширение золы и дерева трубки от тепла. Надо хоть раз в месяц ее чистить.
Он сел против меня в низкое кресло и поднял колени выше головы.
– Я люблю хорошо прокуренную трубку, – отвечал я, – через золу дым вкуснее и прохладнее.
– Я не возражаю. Если только твое состояние позволяет тебе часто покупать новые трубки, – лениво отозвался он, и мы минуты две просидели молча.
Я совершенно поддался его очарованию и должен был искусственно раздувать свое негодование. Если он собирается вернуть сапфир сегодня вечером, то почему он этого не сделал до сих пор? С какой стати он ночью вернулся из гостиной, не положив его на место? Чего ради он вообще отрицал, что взял его?
– Ну, сынок, что скажешь? – внезапно спросил он.
– Да, Майкл, что скажешь? – ответил я.
Он с усмешкой на меня посмотрел.
– Как ты думаешь, Джонни, в чем заключается игра? – спросил он.
– Дурацкая игра, – ответил я.
– Совершенно правильно, – согласился Майкл. – Кроме того, довольно жестокая в отношении девочек и бедного Огастеса.
– Верно, – сказал я, – и в отношении тети Патрисии.
Последовало неловкое молчание.
– Ну? – спросил наконец Майкл.
– Положи его на место, Майкл! – взмолился я. – Бог знает, зачем ты играешь эту игру!
Майкл выпрямился и в упор взглянул на меня.
– Ты сказал: «Положи его на место». Ты так сказал, Джон? – проговорил он медленно и задумчиво.
– Да, Майкл, – ответил я. – Слушай, Майкл. Тетя очень тебя любит. Будет лучше для нее, если она не узнает, что это ты. Дай мне его сюда, и я… – Я покраснел и чувствовал себя глупо.
– Маленький герой, рассказ из школьной жизни… – бормотал он, но голос у него был теплый и мягкий. – Это становится занятным, Джонни, – продолжал он. – Значит, если я сейчас верну тебе «Голубую Воду», ты отнесешь ее к тете Патрисии и скажешь: я один и без сообщников сделал все это. Я не могу больше лгать…