Похороны викинга
Шрифт:
– А ты что там делал? – прервал меня Дигби.
– Я ходил посмотреть, лежит ли «Голубая Вода» на месте, – ответил я.
– Что-нибудь еще расскажешь? – спросил Дигби.
– Да, я видел, как Майк с куском замши шел к медной шкатулке. Он собирался стереть с нее следы своих пальцев.
Дигби свистнул.
– Превосходная мысль… – пробормотал он. – Наша догадливая тетя, вероятно, не забыла этой детали. Во всяком случае сыщики не забыли бы…
– Тетя не забыла, – сказал я. – Я думаю, что из гостиной она пошла прямо к шкатулке и начистила ее, чтобы стереть старые отпечатки пальцев.
– А почем ты знаешь, что Майк действительно собирался чистить шкатулку? – спросил Дигби.
– Он сам мне сказал. Он пришел в вестибюль с замшей для чистки, как раз когда я кончал ее чистить.
– Ты? – спросил Дигби. – Зачем?
– Неужели ты не понимаешь… Нельзя же было оставить следы его пальцев на шкатулке. Довольно и того, что все видели, как я держал его руку над столом.
– Твои отпечатки тоже там были, если ты искал ключ, – сказал Дигби.
– Совершенно верно, а теперь там только мои отпечатки. Я их сделал аккуратно, – ответил я.
– Правильно, – одобрил Дигби, – я тоже приложу пятерню, пусть Шерлоки Холмсы развлекаются… Но какой же ты болван прямо удивительно. Неужели ты не сообразил, что Майк ходил за тем же, что и ты? Он хотел стереть всякие прочие отпечатки и оставить только свои.
– Зачем? – спросил я.
– Чтобы защитить настоящего преступника, – спокойно ответил Дигби.
– Какого преступника? – я совершенно ошалел.
– Ни ты, ни я камня не крали. Огастес и Изабель вычеркиваются автоматически, кто же остается?
– Клодия? – вскрикнул я.
– Теперь ты, может быть, понял? – улыбнулся Дигби и откинулся назад, охватив колени руками.
Наступило молчание.
– Перестаю соображать, – сказал я.
– Я давно перестал, – ответил Дигби, и мы опять замолчали.
– Хорошо, – сказал Дигби и встал, – пора двигаться.
– Куда? – спросил я.
– Не знаю, – ответил он.
Обед в этот день был необычен. За столом сидели только Изабель, Клодия, Огастес и я. Бердон сообщил, что леди Брендон обедает в своей комнате, а капеллан по предписанию врача лежит в постели. Майкла Бердон не нашел в его комнате, а Дигби он видел в саду.
– Совершенно неприлично, – сказал Огастес, когда слуги вышли за кофе, – выходить из дому после категорического запрещения тети.
– Ты, несомненно, большой авторитет по части приличий, – сказал я.
– Приходи поскорей в гостиную, – сказала мне Изабель, вставая из-за стола.
– Сейчас же, как допью кофе, – пообещал я. Я не хотел оставаться с Огастесом.
Почему Дигби не обратил внимания на запрещение тети Патрисии? Может быть, он знал больше, чем сказал мне? Может быть он пошел в деревню на телеграф, чтобы попытаться дать телеграмму Майклу в несколько мест, где тот мог оказаться? У него, конечно, была какая-то важная причина, если он вышел против воли тети.
Я молча выпил кофе и ушел из комнаты. Я не мог простить Огастесу его невиновности. В гостиной Изабель сидела за пианино и тихонько играла. Клодия сидела у камина и смотрела на красные угли. Я подошел к Изабели.
– Где может быть Майкл? – спросила Клодия.
– И Дигби, – добавила Изабель.
– Не знаю, – ответил я.
– Наверное не знаешь? – спросила Клодия.
– Да, – ответил я, – не имею ни малейшего понятия.
– Хотелось бы, чтобы они были здесь, – сказала Изабель.
– Не могу сидеть в этой комнате, – внезапно воскликнула Клодия, вскочила и вышла. Мне показалось, что у нее в глазах были слезы.
Когда я закрыл за Клодией дверь, Изабель встала из-за пианино и подошла ко мне. У нее было взволнованное лицо, и она показалась мне необычайно красивой. Ее золотые волосы были как шелк, и голубые глаза были такими добрыми и глубокими.
– Джонни, – сказала она, положив руки мне на грудь и глядя прямо в глаза, – можно задать тебе глупый вопрос? Я заранее знаю, что ты на него ответишь, но все-таки хочу этот ответ услышать.
– Конечно, можно, дорогая, – ответил я.
– Ты не рассердишься, Джонни?
– Разве я когда-нибудь сердился на тебя, Изабель? Разве я мог бы на тебя рассердиться?!
Она долго смотрела мне прямо в глаза и наконец решилась:
– Взял ли ты «Голубую Воду», Джонни?
– Нет, дорогая, я ее не трогал, – ответил я. Изабель неожиданно обняла меня, и я поцеловал ее в губы.
Она заплакала, я поднял ее на руки и отнес на диван. Там я сел рядом с ней и, крепко обняв ее, покрывал поцелуями ее лицо. Я вдруг понял, что я ее люблю, что я всегда ее любил, но до сих пор только как товарища моих детских игр, а теперь – как женщину. Если для того, чтобы мы открыли нашу любовь, нужно было исчезновение «Голубой Воды», то я был рад, что она исчезла.
– Дорогая… дорогая, – шептал я, целуя ее. – Ты меня любишь?
Вместо ответа она обняла меня и крепко прижала свои губы к моим. Мне показалось, что мое сердце останавливается.
– Люблю ли я тебя? – спросила она. – Я всегда тебя любила, я любила все, что ты говорил и делал.
– Не надо плакать, – сказал я, стыдясь своего счастья.
– Я плачу от радости, – ответила она. – Теперь, когда ты сказал мне, я знаю, что ты этого не сделал.
– Разве ты меня подозревала? – спросил я.
– Нет, – ответила она. И с женской непоследовательностью добавила: – Но ведь ты стоял у стола, Джон, и Майкл поймал над столом твою руку, и потом я видела, как ты шел ночью.
– Видела? – удивился я.
– Да, – ответила Изабель. – Я не могла уснуть и видела, как кто-то прошел мимо моей двери со свечой. Осветилась щель под дверью. Я выбежала на верхнюю площадку лестницы и увидела тебя. Я думала, что ты пошел, чтобы вернуть камень.
– Я пошел, чтобы посмотреть, на месте ли этот проклятый сапфир, – ответил я. – Я поймал Майкла над столом, а не он меня. Впрочем, я думаю, что мы оба хотели поймать Огастеса и поймали друг друга.