Похождения бравого солдата Швейка
Шрифт:
— Этого еще не хватало, — глубокомысленно заметил капрал. — И без того военных изобретений хоть пруд пруди. Возьмем, например, маски от отравления газом. Натянешь ее себе на голову — и моментально отравлен, как нас в унтер-офицерской школе учили.
— Это только так пугают, — отозвался Швейк. — Солдат ничего не должен бояться. Если, к примеру, в бою ты упал в сортирную яму, оближись и иди дальше в бой. А ядовитые газы для нашего брата — дело привычное еще с казарм, после солдатского хлеба да гороха с крупой. Но вот, говорят, русские изобрели какую-то штуку специально против унтер-офицеров.
— Какие-то
Хотя капрал и до военной службы был настоящий осел, но и он наконец понял, что над ним смеются. Он отошел от арестованных и встал во главе конвоя.
Они уже приближались к вокзалу, куда собрались целые толпы будейовичан, пришедших проститься со своим полком.
Несмотря на то что прощание не носило характера официальной демонстрации, вся площадь перед вокзалом была полна народу, ожидавшего прихода войска.
Все внимание Швейка сосредоточилось на стоявшей шпалерами толпе зрителей. И как бывает всегда, так случилось и теперь: конвоируемые намного опередили примерных солдат, которые шли далеко позади. Примерными солдатами набьют телячьи вагоны, а Швейка и вольноопределяющегося посадят в особый арестантский вагон, который всегда прицепляют в воинских поездах сразу же за штабными вагонами. Места в арестантском вагоне всегда хоть отбавляй.
Швейк не мог удержаться, чтобы, замахав фуражкой, не крикнуть в толпу:
— Наздар!
Это подействовало очень сильно, приветствие было громко подхвачено всей толпой.
— Наздар! — прокатилось по всей площади и забушевало перед вокзалом.
Далеко впереди по рядам пробежало:
— Идут!
Начальник конвоя совершенно растерялся и закричал на Швейка, чтобы тот заткнул глотку. Но гул приветствий рос, как лавина. Жандармы напирали на толпу и пробивали дорогу конвою. А толпа продолжала реветь: «Наздар!» — и махала шапками и шляпами.
Это была настоящая манифестация. Из окон гостиницы против вокзала какие-то дамы махали платочками и кричали:
— Heil!
К возгласам «наздар!» из толпы примешивалось «heil!». Какому-то энтузиасту, который воспользовался этим обстоятельством и крикнул: «Nieder mit den Serben!» — подставили ножку и слегка прошлись по нему ногами в искусственно устроенной давке.
— Идут! — все дальше и дальше, как электрический ток, передавалось в толпе.
Шествие приближалось. Швейк из-за штыков конвойных приветливо махал толпе рукой. Вольноопределяющийся с серьезным лицом отдавал честь.
Они вступили на вокзал и прошли к поданному уже воинскому поезду. Оркестр стрелкового полка чуть было не грянул им навстречу «Храни нам, боже, государя!», так как капельмейстер был сбит с толку неожиданной манифестацией. К счастью, как раз вовремя подоспел обер-фельдкурат из Седьмой кавалерийской дивизии, патер Ларина, в черном котелке, и стал наводить порядок.
История того, как он сюда попал, совсем обыкновенная.
Патер Ларина, гроза всех офицерских столовок, ненасытный обжора и пьяница, приехал накануне в Будейовицы и как бы случайно попал на небольшой банкет офицеров отъезжающего полка. Напившись и наевшись за десятерых, он в более или менее нетрезвом виде пошел в офицерскую кухню клянчить у поваров остатки. Там он проглотил целые блюда соусов и кнедликов и обглодал, словно кот, все кости. Дорвавшись, наконец, в кладовой до рому, он налакался до рвоты и затем вернулся на прощальный вечерок, где снова напился вдрызг.
Он обладал богатым опытом по этой части, и офицерам Седьмой кавалерийской дивизии приходилось всегда за него доплачивать.
На следующее утро ему пришло в голову навести порядок при отправке первых эшелонов полка. С этой целью он носился взад и вперед вдоль шпалер и проявил на вокзале такую кипучую энергию, что офицеры, руководившие отправкой эшелонов, заперлись от него в канцелярии начальника станции.
Он появился перед самым вокзалом как раз в тот момент, когда капельмейстер уже взмахнул рукой, чтобы начать «Храни нам, боже, государя!».
— Halt! — крикнул обер-фельдкурат, вырвав у него дирижерскую палочку. — Рано. Я дам знак. А теперь ruht. [207] Я сейчас приду.
После того он пошел на вокзал, пустился вдогонку за конвоем и остановил его криком: «Halt!»
— Куда? — строго спросил он капрала, который совсем растерялся и не знал, что теперь делать.
Вместо него приветливо ответил Швейк:
— Нас везут в Брук, господин обер-фельдкурат. Если хотите, можете ехать с нами.
— И поеду! — заявил патер Ларина и, обернувшись к конвойным, крикнул: — Кто говорит, что я не могу ехать? Vorw"arts! Marsch! [208]
207
Вольно! (нем.).
208
Вперёд! Марш! (нем.).
Очутившись в арестантском вагоне, обер-фельдкурат лег на лавку, а добряк Швейк снял свою шинель и подложил ее патеру Ларине под голову.
Вольноопределяющийся, обращаясь к перепуганному капралу, заметил вполголоса:
— За обер-фельдкуратами следует ухаживать!
Патер Ларина, удобно растянувшись на лавке, начал объяснять:
— Рагу с грибами, господа, выходит тем вкуснее, чем больше положено туда грибов. Но перед этим грибы нужно обязательно поджарить с луком и только потом уже положить туда лаврового листа и луку.
— Лук вы уже изволили положить раньше, — заметил вольноопределяющийся.
Капрал бросил на него полный отчаяния взгляд — для него патер Ларина хоть и пьяный, по все же был начальством.
Положение капрала было действительно отчаянным.
— Господин обер-фельдкурат, безусловно, прав, — поддержал Швейк священника. — Чем больше луку, тем лучше. Один пивовар в Пакомержицах всегда клал в пиво лук, потому что, говорят, лук вызывает жажду. Вообще лук очень полезная вещь. Печеный лук прикладывают также на чирьи.