Похождения Хаджи–Бабы из Исфагана

Мориер Джеймс Джастин

– Есть у меня в виду один человек, которого желал бы я послать туда; но не знаю, как его поймать за бороду. [153] Для меня чрезвычайно важно удалить его на известное время из Персии и от Средоточия вселенной. Не можешь ли ты убедить его принять на себя посольство?

– Скажите мне, кто он таков, – отвечал я, – а раб ваш в состоянии купить своею кровью согласие его на ваше желание.

– Хорошо! Вот люблю таких служителей! – воскликнул везир, потрепав меня по плечу. – Слушай же. Мне хочется послать в Англию мирзу Фируза. Я заметил, что с некоторого времени благоволение шаха к этому пустодому чрезвычайно усилилось. Он владеет языком так быстро и искусно, льстит так грубо, лжёт так безбожно, что Убежище мира его только и слушает. Как далеко зайдёт он своим

болтанном, того знать нельзя; но благоразумие требует принять наперёд свои меры. Притом же он мне тайный враг, хотя явно выдаёт себя за вернейшего моего слугу. По теперешнее время я не боялся ничьих козней, а с ним должен быть осторожным! Послав его к неверным, в Дом вражды и нечестия, надеюсь не увидеть его более. Куда ему возвратиться оттуда! Неверные, вероятно, или убьют его, или отравят ядом; если же и отпустят назад живого, то, если угодно аллаху, в его отсутствие я устрою всё так, что не бывать ему более в милости у шаха!

153

…как его поймать за бороду. – См. коммент. №

Полагая, что поручение кончено, я хотел уже удалиться, когда везир удержал меня, сказав:

– Постой, это не всё: в то же время я думал и о тебе. Ты, Хаджи, человек удивительный, я люблю тебя, как родного сына; поезжай, ради моей дружбы, вместе с послом к этим сумасшедшим неверным! Я назначу тебя первым мирзою, или секретарём посольства. Ты мой доверенный приятель; знаешь всё, что у нас происходило с франками, и создан для этого места. Я буду крайне одолжен тобою и надеюсь, что ты привезёшь мне из Англии подарочек.

Я думал, что гром разразил меня на месте. Как? Мирзу Фируза он посылает туда на погибель, как своего злодея, а меня вместе с ним за подарочком, как лучшего своего приятеля! Как бы благие его ожидания и не сбылись в рассуждении первого, то, отлучаясь из Тегерана на край свету, я всё-таки лишался надежды на своё повышение, и блистательные мои виды опять были расстроены. Сверх того, я был напитан предрассудками моих соотчичей – боялся плавания по морю, лютых чудовищ океана, поглощающих корабли с людьми и товарами, козней и кровожадности неверных. Я ужаснулся, вспомнив, что случилось с известным Синдбадом, который с судном своим причалил к прекрасному, зелёному острову, вышел с товарищами на берег и развёл огонь; вдруг весь остров потрясся, и оказалось, что это была не земля, а огромная зелёная рыба, которая грелась на солнце и, почувствовав на спине жжение огня, проснулась, оборотилась на другой бок и опрокинула несчастных мореплавателей в воду. Тысяча подобных приключений могло так же легко случиться со мною, как случилось со многими правоверными. Но положим, что моя звезда спасёт меня от морских опасностей: каково же будет мне, мусульманину, жить среди отверженного племени гяуров, в стране, где, говорят, нет и солнца? Этот окаянный доктор режет здесь трупы, а там, в потёмках, он, или его сообщники, готовы поймать меня живого на улице и изрезать на мелкие куски, для вящей пользы человечества. Признаюсь, я был в отчаянии и отвечал везиру рядом приветливых, но холодных выражений готовности, которые у перса всегда вьются на языке, что бы ни происходило в его сердце, Я сказал:

– На мой глаз! На мою голову! Кладу своё ухо в ваши руки! Я ваш раб! Приказывать ваше дело! Раб обязан повиноваться! – и онемел камнем.

Но старый плут понимал меня насквозь.

– Если предложение моё тебе не нравится, то воля твоя, братец: найдутся другие, которые охотно поедут на твоё место. Но ты не знаешь собственной своей пользы. Франков бояться нечего: они те же люди, и мы видим, что в Индии наши мусульмане уживаются с ними прекрасно и блаженствуют, обманывая их на всяком шагу. Что бы ни приключилось с послом, ты, как лицо подчинённое, всегда будешь вне опасности. Я надеялся иметь случай наградить тебя по возвращении и сперва хотел послать в Исфаган в качестве шахского доверенного чиновника. У нас решено наложить на этот город поставку подарков для английского шаха. При сборе подарков ты мог бы обогатиться удивительным образом.

Я не допустил везира продолжать. Искушённый лестною мыслию поблистать в родимом моём городе званием полномочного чиновника правительства, я поцеловал руку своего благодетеля и воскликнул с радостным восторгом:

– Клянусь солью вашего высокопорожия! Клянусь вашею смертью и бородою шаха! Я готов ехать. Не говорите мне более: бегу, куда ни пошлёте меня, хотя бы вытащить отца франков с самого дна аду и представить его в ваш приказ.

– Да будет так! – промолвил везир. – Но прежде всего ступай к мирзе Фирузу: польсти его самолюбию, скажи, что, кроме его, в целой Персии нет ни одного человека, способного исполнить с честью, с белым лицом, подобного роду поручение; что богатства, благоволение шаха, моё покровительство ожидают его по возвращении из Фарангистана; что аллах ведает, каких через то не достигнет он почестей и отличий. Понимаешь ли меня?

– Понимаю. Нет бога, кроме аллаха! Ваше высокопорожие колодезь мудрости, море соображений.

– Но, чтобы поддеть его удобнее, скажи, что есть сильный соперник, который ищет для себя этого места и клевещет на него, будто он человек неспособный, пустой, болтать умеет много, а по делам осёл. Он тотчас вспылит и пожелает доказать свету, что только он достоин быть послом. Понимаешь ли?

– Машаллах! машаллах!

– Не теряй же времени. Аллах твой покровитель!

Я вышел на улицу, исполненный неизъяснимой бодрости духу, и шагал уже не по мостовой, а по чистому воздуху. Думаю, что все проходящие приметили, как голова моя беспрестанно возвышалась более и более и наконец упёрлась в самое созвездие Быка. «Слава аллаху, и опять слава, и опять слава! – воскликнул я про себя. – Сбылись искреннейшие мои желания; звезда моего счастья воссияла над самою моею макушкою – я ворочусь в Исфаган в халате славы, верхом на коне величия! Посмотрим, как запляшут те, которые прежде безнаказанно обижали бедного Хаджи-Бабу, когда увидят в нём доверенное лицо шаха! Я некогда брил их головы, теперь по их головам буду ходить, как по этому булыжнику».

Устраивая мысленно въезд мой в Исфаган: на каком явлюсь я коне, как украшу его золотою цепью кругом шеи и кистями под горлом, в каком порядке поведут передо мною заводных лошадей, как около меня будут бежать слуги и скороходы с моими туфлями, плащами и кальянами и что буду отвечать депутатам города, высланным мне навстречу, я очутился у дверей дому мирзы Фируза, с которым всегда жил дружно, несмотря на мою приязнь с везиром. Он уже знал о деле, потому что английский посол делал ему то же самое предложение, желая, чтоб не кто иной, как он, был назначен послом в Англию.

Мирза согласился на всё и был чрезвычайно доволен известием, что я поеду с ним вместе. Мы стали предначертывать план будущего образу жизни в земле неверных и кончили воспоминаниями о давно прошедших наших похождениях. Он спросил меня, смеясь, не захочу ли я теперь, в проезд через Стамбул, пожурить турок и принудить их к возврату любезной Шекерлеб; но я стряхнул свой ворот обеими руками и подул себе на плечи, как будто от нечистой силы.

На другой день шах объявил всенародно, во время поклону, что мирза Фируз назначается послом в Англию, и везир приказал мне заняться приготовлениями к путешествию в Исфаган, пока напишут нужный фирман о сборе подарков.

Описание этих приготовлений было бы слишком утомительно для меня и для читателя. Довольно сказать, что я отправился туда со всею пышностью значительного мирзы, любимца первого в государстве сановника и человека в полном случае. Счастье начинало мне благоприятствовать: меня ожидали новые успехи и, может быть, новые и горькие неудачи.

СЛОВАРЬ

Ага – господин, сударь, «милостивый государь».

Агадж – мера длины, верста.

Азан – призыв к молитве, провозглашаемый муэдзином с минарета.

Али – мученически погибший халиф Али, зять пророка Мухаммеда и наиболее почитаемый персами (шиитами – см. словарь), как непосредственный преемник Мухаммеда. Сторонники халифа Али («партия Али» – «шиат Али») считали, что наследовать могут только его прямые родичи и потомки, а именно зять Мухаммеда (муж дочери его Фатимы) – Али и его дети (внуки Мухаммеда) Хасан и Хусейн. Противоположная «партия», сторонники «традиции» («сунны») считала, что кровное родство необязательно и преемникам передаётся от пророка и духовное руководство. Сунниты признавали четырёх «халифов правильного пути»: Омара, Абу Бекра, Османа и Али. Шииты считали Омара узурпатором и признавали истинным халифом лишь Али.