Похождения нелегала
Шрифт:
Один из гномиков, крашеный болван полуметрового роста, был, по ее мнению, похож на меня. Если бы я не был уверен, что Керстин не подозревает о моем проклятом даре, можно было бы расценить это как обидный намек. Я постоянно об эту кичуху спотыкался и дал себе слово при первом же удобном случае дисминуизировать все фигурки и спустить в унитаз. Скажу, что соседи украли.
Единственным цивильным местом в доме была кухня. Надеясь пристрастить Керстин к кулинарии, я купил чудо-гарнитур с двумя холодильниками
Подруга моя очень расстроилась.
— Пятнадцать тысяч! — печально повторяла она. — Такие деньги, мать-перемать! Я же совсем не готовлю!
Что верно, то верно: на кухню Керстин заходила лишь для того, чтобы достать что-нибудь из отделанного "рустикальным" деревом холодильника. Питались мы, как и раньше, поврозь, разве что по субботам ужинали в китайском ресторане.
Вообще подруге моей не нравилось, когда я делал самостоятельные крупные покупки: бережливая душа ее начинала кровоточить.
Когда нам в гостиной постелили тебризский ковер, она разгневалась и устроила целый скандал:
— Ну, почему ты не посоветовался со мной? Что за российская манера шиковать? Чем тебе не нравились мои старые половички? Куда ты их выбросил? Я понимаю, что деньги для тебя теперь говно, но как ты мог не подумать о детях?
Этот прихотливый зигзаг мысли поверг меня в оторопь: неужели у Керстин пробудился инстинкт продолжения рода?
— О каких еще детях? — осторожно спросил я.
— О маленьких иранских детях! — патетически воскликнула Керстин. — О несчастных малолетних рабах, которые по двенадцать часов в сутки плетали… нет, плели эту дрянь. Мне стыдно ходить по такому блядскому ковру.
Это была наша первая ссора, от неожиданности я даже растерялся.
Чтобы урезонить подругу, я сочинил трогательную историю о своем бедном беззащитном детстве, когда в доме у нас не было даже половичка, и мои маленькие босые ножки ходили по холодному полу. Так и родилась моя мечта о тебризском ковре размером шесть на восемь, которую только теперь я сумел воплотить в жизнь.
Эта история растрогала мою подружку, и мы долго плакали, обнимая друг друга. Точнее, плакала она, я же лишь умывался ее гуманитарными слезами.
С работы Керстин не ушла, объяснив это с обезоруживающей откровенностью:
— Сегодня ты есть, а завтра — хер тебя знает.
Машину в подарок принять наотрез отказалась:
— Ты лучше дай мне деньги, я положу их на проценты.
И каждое утро выводила из нашего пустого гаража свой обшарпанный велосипед. Только купила к нему дешевый пластиковый багажник пронзительно-розового цвета.
За свой, между прочим, счет.
По ее настоятельной просьбе мне пришлось познакомить ее с шефом (а точнее, пригласить его на новоселье — естественно, в китайский ресторан, так дешевле, да и хлопот меньше).
Ройтберг произвел на Керстин впечатление: это он умел.
— О, большой человек, — восторженно сказала моя подруга, когда гость уехал. — Сукой быть, я так за тебя рада!
106
У Георга Ройтберга действительно были грандиозные, глобального размаха планы. Люди с такими задумками либо возносятся на вершины могущества, либо безвременно гибнут. Либо и то, и другое в последовательности, которая названа выше.
Ройтберг желал ни много, ни мало — сокрушить "Де Бирс", поставить на колени "Бриллиантовую улицу" Амстердама и единолично определять цены на мировом рынке драгоценных камней.
Якутию (и Российскую Федерацию вообще) он в расчет не принимал, что мне было немного обидно.
Меня Ройтберг заставлял пахать на совесть.
Не круглосуточно, естественно: по восемь часов с двумя выходными в неделю и с двухнедельным отпуском раз в полгода. Но зато уж в рабочее время — будьте добры: четыре дисминуизации в час. Я крутился, как белка в колесе.
Бизнес наш был, по сути дела, легальный. И засекречивали мы его, имея на то полное право.
Не следует думать, что мы беспрерывно производили огромные горбушки алмазов.
Мир кристаллов живет по своим законам, которые никакая дисминуизация не может отменить.
Слишком крупные алмазы рассыпались, кололись, трескались, лопались от внутреннего напряжения, иногда даже взрывались, подвергая опасности мою жизнь.
После каждого такого происшествия мне выплачивалась неслабая компенсация за риск.
Лучше других при увеличении держались сапфиры. В углу лаборатории у меня лежал громадный прозрачно-синий валун, внутри которого лучилась яркая звезда.
А вот жемчуг поддавался лишь малому увеличению — процентов на пятнадцать: дальше он превращался в рыбий помет.
Естественно, тонны драгоценных каменьев никому не нужны, и мы с Ройтбергом больше экспериментировали, чем производили.
Наработан был, конечно, солидный запас камней средней величины, но выбрасывать их на рынок Ройтберг не спешил.
Приходил ко мне в лабораторию любоваться рукотворными сокровищами, перебирал, пересыпал их из руки в руку, бормоча про себя:
— Мы им еще покажем.
Получилось, к сожалению, как раз наоборот: в конце концов это они ему показали.
Глава одиннадцатая. В Лихтенштейне
107
Между тем я жил радостными надеждами.
Покупка дома — просто пустяк в сравнении с грандиозным событием, которое произошло в моей жизни: у меня появился наконец реальный шанс вырваться из визовой петли.