Похождения одного благонамеренного молодого человека, рассказанные им самим
Шрифт:
Так раздумывал я, пробираясь как-то холодным весенним петербургским вечером к дому, где жила моя старуха. Мне приходилось переходить дорогу, и я, занятый своими мыслями, тихо переходил улицу, не обращая ни на что внимания.
Вдруг под самым моим ухом раздался отчаянный крик: «Берегись!» Я поднял голову. Передо мной торчало дышло кареты и шел пар от лошадиных морд. Я инстинктивно сделал движение в сторону, но что-то сбило меня с ног и откинуло на мостовую. Я был ошеломлен, но не почувствовал никакой боли, быстро
— Мерзавцы! — крикнул я. — Чуть было человека не раздавили!
Карета, однако, не двигалась и была от меня в нескольких шагах. Лакей высаживал какую-то даму, укутанную в шубку. Она быстро выскочила и бежала ко мне.
— Не ушиблись ли вы?.. Не нужна ли помощь?.. Карета к вашим услугам! — проговорила барыня, приблизившись ко мне.
Я сразу узнал этот голос. Это был голос моей «принцессы».
Когда она подошла близко, я увидал ее испуганное, бледное, расстроенное лицо.
Должно быть, она меня сразу не узнала в полутемноте вечера.
— Благодарю вас! Мне ничего не нужно!.. — отвечал я.
— Ах!.. Это вы… Петр… Антонович?.. — прошептала она, изумляясь неожиданной встрече и, показалось мне, как бы недовольная, что это был именно я. — Простите, пожалуйста!.. Не ушиблись ли вы?
— Нисколько!
— И вы можете дойти без помощи?
— Конечно! Только прикажите вашему кучеру ездить осторожнее! — внушительно прибавил я и, поклонившись, быстро повернул и пошел, не оборачиваясь, по направлению к дому, где жила старуха.
«Тоже сочувствие выражает, а сама как бешеная ездит! — думалось мне после этого происшествия. — И теперь, верно, досадно ей, что пришлось из кареты выпрыгнуть для какого-то чтеца».
Я привел в порядок свой костюм у швейцара и, по обыкновению, поднялся наверх. Лакей попросил несколько минут подождать.
— У барыни гости! — заметил он внушительно.
Я присел в гостиной и перелистывал какую-то книгу. До моего слуха из гостиной долетал чей-то веселый, необыкновенно симпатичный мужской голос. Гость то смеялся, то говорил без умолку, громко, очевидно нисколько не стесняясь присутствием больной старухи.
Прошло с четверть часа… У меня начинало слегка побаливать плечо, и я потирал его рукой, как в гостиную вошла «принцесса». Она, должно быть, заметила мое движение и, показалось мне, хотела было направиться в мою сторону, но в это время из будуара старухи вышел высокий красивый здоровый молодой офицер. Она свернула и пошла к нему навстречу.
— Вы какими судьбами, Екатерина Александровна?! — удивился офицер. — Что заставило вас вернуться? Вы так рвались к вашей кузине? Уж не желание ли проститься со мной дружелюбней, чем вы только что простились?
— Не то, Крицкий!.. У меня просто сделался мигрень!
— И вы поэтому вернулись? Не верю! — смеялся офицер.
— Как хотите. Я не прошу, чтобы вы верили.
В это время взгляд офицера скользнул в мою сторону. Он прищурился и тихо спросил по-французски:
— Это что за господин?
— Бабушкин чтец!
— Студент?
— Нет!.. А впрочем… не знаю…
— Интересное лицо! — прибавил он, улыбаясь и взглядывая на Екатерину Александровну.
Мне показалось, что при этих словах «принцесса» покраснела.
— Не нахожу! — ответила она.
— Вы эксцентричны!.. Для вас ведь интересно все то, что неинтересно для других! — прибавил офицер, вдруг впадая в грустно-шутливый тон.
— Это старо, Крицкий!.. Скажите что-нибудь поновей!
— У меня все старое и на сердце и на языке!
— Опять? — шепнула Екатерина Александровна. — Однако я вас не держу… вы собирались… Верно, в клуб?
— А то куда же?
— Играть?
— Играть.
— Желаю вам выиграть.
— И за то спасибо.
Офицер пожал руку девушки и ушел. В это время Марья Васильевна позвала меня.
Я уселся в кресло и начал читать. А плечо болело сильней, но я не показывал виду. Я читал как-то машинально. Из соседней комнаты долетали звуки фортепиано, и я прислушивался к прелестной мелодии. Игра окончательно расстроила мои нервы, и, когда пробило девять часов, я поспешно вышел из комнаты.
Проходя через залу, я снова встретился с Катериной Александровной. Она ходила взад и вперед быстрыми шагами. Очевидно, происшествие подействовало на ее нервы. От этого она и вернулась назад, хотя и стыдилась признаться в этом и сослалась на мигрень. В самом деле, как признаться, что почувствовала жалость к человеку, которого чуть было не раздавила?
Завидев меня, она нерешительно остановилась на месте, но тотчас же пошла навстречу ко мне.
— Я снова должна извиниться перед вами за кучера, проговорила она, вскидывая на меня взгляд. — Вы, кажется, ушиблись, и я готова…
Она, видимо, затруднялась окончить речь и подняла на меня свои прелестные черные глаза. Теперь в них не было обычного гордого выражения; напротив, они глядели как-то робко, умоляюще.
Я глядел ей прямо в лицо и с трепетом ждал, что она скажет.
— Вы человек труда… Я понимаю это… Очень может быть, что вам придется обратиться к врачу, и если вы позволите… если вам нужна помощь…
Сердце у меня болезненно сжалось. Злоба душила меня. Я понимал, что она хочет сказать. Я молчал и ждал, что будет дальше.
Но она совсем растерялась. Обыкновенный ее апломб пропал. В глазах стояли слезы.
— Вы не обидьтесь, пожалуйста, — пролепетала она. — Я хотела сказать, что если нужна помощь…
— Какая? — тихо проговорил я, но проговорил таким голосом, что она испуганно посмотрела на меня и сделала несколько шагов назад.
Она молчала… Молчал и я.
— Доктора или…