Похождения охранника Гвоздюкова
Шрифт:
– О Валек!
– воскликнул мчэсовец.
– Ты это чего Валек, я тут, а ты, ну ты даешь Валёк.
Запричитал продавец, пытаясь растормошить своего коллегу. В конце концов, ему это удалось. Валек открыл сначала один глаз, затем другой.
– А это ты, - простонал он.
– Я, а кого ещё хотел видеть?
– Маму, - хмыкнул Валек.
– Почему маму?
– не понял бывалый мчэсовец.
– Она пирожки вкусно готовит, - пояснил молодой и шмыгнул носом.
– Пирожки это хорошо, - согласился
– Ты чего валяешься?
– Не знаю, - пожал напарник.
– Помню, сидели мирно, а потом бах, как будто выключили. Открываю глаза твоя морда передо мной. Что это было Степаныч?
– Может водка паленая?
– выдвинул версию бывалый.
Оба горе продавца, как по команде повернулись и уставились на лавочку. Закупоренная бутылка водки стояла на том же месте, как и пиво.
– Не оно, - констатировал Валек.
– Ну, а ты хоть что-то помнишь?
– Не-а, - протяжно произнес мчэсовец, но затем встрепенулся.
– Стоп, помню. Точно помню.
– Что?
– Таблицу умножения и ещё что жы-шы пишется через и, - сообщил Степаныч.
– А может через ы, - засомневался молодой.
– Может и через ы, какая теперь разница, - досадно махнул рукой бывалый и достал трясущимися руками сигареты.
Степаныч по старинке пользовался спичками, но сегодня был не его день, спички ломались, чудовищно дыми, только никак не хотели зажигаться. Однако жизненное кредо бывалого мчэсовца было, ВСЕГДА. Это маленькое, но емкое слово заключало в себе столько смысловых нагрузок, что не уместились бы, даже на нескольких листах формата А4, так что просто скажу в упорной борьбе за огонь победил мчэсовец. С хоть и третьей попытки, но Степанычу всё же удалось прикурить. Выпустив струю дыма, он проводил её печальным взором.
– Вспомнил, вспомнил, - неожиданно закричал Степаныч.
– Мужик был, точно был, обиделся, что картошки не хватило.
– Да!
– разделил радость напарника Валек, а затем поинтересовался.
– А что за мужик?
В один миг радость бывалого мчэсовца сменилась печалью.
– Не знаю, он мне паспорт не показывал.
– Да причем тут мужик, вообще, - взорвался Валёк.
– Согласен не причем, но по человечески мне его жалко, он на картошке сидит конкретно. Видел бы ты как его колбасило, - стал оправдываться Степаныч.
В следующую секунду из нагрудного кармана раздалась трель звонка.
– О, кто о нас вспомнил, - усмехнулся мчэсовец и поднеся трубку к уху важно произнес.
– Але.
– Степаныч ты что совсем пи-пи-пи. Вы слесаря, козлы пи-пи-пи, - раздалось из трубки.
– Машину попросили на полчаса, а сами пропали. Ну ты и пи- пи- пи. У нас вызов, даю вам пять минут или вам пи-пи-пи.
Высказав все, что он думает о Степаныче, его напарнике а так же о их близких и дальних родственниках, голос в трубке замолк.
– Кто это?
– спросил Валёк.
– Петрукин, командир двадцатого экипажа, мы же у него машину одолжили, - беспечно махнул рукой мчэсовец.
– Петрухин!
– в следующие мгновения завопили в два голоса Мчэсовцы-продавцы-слесаря, и со всех ног бросились к машине.
Скорость с которой они выехали из двора, посеяла в душах местных старушек тревогу.
– Федоровна видала?
– толкнув соседку в бок, спросила бабулька в ушанке с кокардой советского образца.
– Видала, - печально вздохнула Федоровна, - опять окаянные чаго-то испортили.
– Что испортили?
– встряла в разговор третья старушка, перемотанная платком, как немцы под Сталинградом.
– Печку мне испортили, - по-своему поняла вопрос Федоровна, - теперь ничего не испечь.
– Печь говоришь, то-то я вчера за хлебом пошла, а его нет, - закачала головой бабулька в платке.
– Вот Ивановна дожили, цены подымают, а хлеба как не было, так и нет, - вновь влезла в разговор бабушка в шапке, до этого занимавшаяся изучением содержимого свой сумочки.
– Ой, гречку забыла выложить.
– Что ты говоришь, гречку забыли выложить?
– спросила Федоровна.
– Не забыли, а спрятали, точно цену поднимут, - сделала вывод Ивановна.
– Ой, надо ещё прикупить и спичек на всякий случай, - спохватилась бабулька в шапке и направилась к ближайшему магазину.
– Пойду и я, мало ли, - стала собираться Федоровна.
– Гавриловне надо позвонить, что гречка дорожает.
– Подожди, я с тобой, - произнесла Ивановна, - только давай за коляской зайдем, в руках много не утащишь.
– Давай заодно всех своих обзвоним с городского, - подытожила Федоровна и они вдвоем направились домой.
На кухне рации не оказалось. Весьма удивленный этим обстоятельством, Гвоздюков направился в комнату. Но и там, он не застал Моти.
"Да куда она подевалась", - с тревогой подумал Серж, уже не на шутку беспокоясь.
Вдруг до его уха долетело тихое шипение.
– Моти, - позвал Гвоздюков средство связи.
Рация упорно игнорировала его.
"Обиделось", - Серж тяжело вздохнул.
– "Дожили, рации уже слово сказать нельзя".
– Моти, где ты?
– ещё раз позвал он сою сожительницу, но в ответ только едва различимое шипение.
– Ладно Моти, хватит, мне по делам надо идти.
– Я тебя не держу иди, - раздалось из-под шкафа.
– Вылезай, хватит пыль собирать, - миролюбиво произнес Серж.
– Хочу и собираю.
– Ну, раз для тебя пыль важней, собирай.
– И буду, - продолжала упрямиться рация.
– Надеюсь, к вечеру ты её соберешь?
– поинтересовался Гвоздюков.
На этот раз средство связи не соизволило ответит.