Похождения рофессора Эпикура
Шрифт:
– Что я, мумми-смертник, - бубнил часовой.
– Что я могу, когда ноги в жиже скользят!
– Молчать! С кем разговариваешь?! Как стоишь!? Как щуришься!? Что в зубах!? Почему не вижу потухшей трубочки? Ясно же в уставе сказано: "Часовой обязан иметь в зубах, в левом уголке рта потухшую трубку или трубочку!"
Эпикур полез обратно в палатку, поймал плавающий планшет из крокодиловой кожи, пристегнул пояс с кобурой, выбрался наружу и ловко для своей комплекции взобрался на дерево, в наблюдательное гнездо. В гнезде оказалось сухо, пахло соломой. Эпикур посветил фонариком. Часовой спал, положив голову на пулеметный
В резиновой клешне часового был зажат огрызок.
"Ага, нарушаем!?" - подумал Эпикур.
– А почему живой в таком случае?
– спросил он, тряхнув спящего за плечо.
– Плоды жевал?
– Жевал.
– Часовой расплылся в сонной улыбке.
– Ну и как они, плоды?
– Ох, как вкусно!..
– часовой даже облизнулся.
– Освежают!..
– и тут же весь подобрался, отодвинул железный диск.
– Нарекания будут?
– Ну ладно, ладно...
– успокоил его Эпикур.
– Вкусно - это не значит, обязательно запрещено!.. Но, если ты ел плоды, то почему же ты живой, я тебя спрашиваю?! Почему живой-то?
– Тише!
– Часовой беспокойно заерзал, припадая к резиновому наглазнику инфракрасного прицела своего пулемета. Внизу под деревьями все еще слышался плеск, и гнусавящий голос Нарцисса распекал очередного часового. Но больше ничего, даже ветра не было. Подождав с минуту, Эпикур отстранил гливера и сам заглянул в прицел. Увеличение было стократным. Один глаз Эпикур зажмурил, а перед другим поплыли фигуры грилей. Грили спокойно спали в ожидании своих бронежилетов. Зеленые впалые пятна лиц с багровыми натеками век на месте глаз, зеленые руки на нежно-фиолетовых облегченных автоматах...
"Вот сбросят им бронежилеты, и они нас голыми руками... Голыми же руками...
– думал горестно Эпикур.
– Ведь мог же в грили пойти, когда на практику назначали, мог... Чего, балбес, не пошел?! Им умирать запрещено. Правда, если уж убьют, то никакой тебе защиты, никакого упоения страхом в диапазоне трехмесячного боя!.."
– Вы не туда смотрите, ротный!
– прошептал часовой.
– А куда я должен смотреть?.. Я на противника смотрю!
– В обратную сторону, ротный!.. Вон же она, я ее уже глазом вижу!.. Идет, спотыкается... Вон, блесточки между стволов!..
– Где?!
– Да, вот же, вот!..
Громко, на весь лес, на одной болезненной для зубов ноте загудел вызов рации. Тут же из палатки выскочил Вакси и, не открывая глаз, защелкал множеством тумблеров. Внизу под деревом замигали, переливаясь, разноцветные лампочки. Отозвавшись на шум, ударило где-то в лесу множество крыл, закаркало множество птичьих глоток. Эпикур, оцарапывая живот, сполз вниз по бугристой коре. Вода почти сошла, она бесшумно впитывалась в землю и теперь доходила ему только до щиколоток.
– Я - Гнусный! Я - Гнусный! Говорит рота Эпикура!
– кричал в железку микрофона Вакси.
– Я, Гнусный, перехожу на прием!
– Я - Соратник, я - Соратник, вторая аудитория!
– послышалось из рации.
– Лаборатория профессора Призо. Гнусный, фиксируйте свежую боевую задачу...
Эпикур посмотрел на часы, зеленые фосфорные стрелки не оставляли сомнений: семь часов утра, в Институте начался рабочий день. Он хотел взвесить боевую задачу, но на ум почему-то лез проклятый Сенека со своими экспериментальными мышами. Сенека в эти самые минуты решал аналогичную задачу только в миниатюре, и проклятому оппоненту ничего не стоило взять длинным черным пинцетом с зеленого стекла номерную мышь, обозначенную в модели, как ротный Эпикур, и острыми хирургическими ножницами перерезать ей горло. Хотя результаты лабораторных экспериментов никак не сказывались на подлинных полевых условиях, мысль о Сенеке показалась Эпикуру крайне неприятной.
– Мне-то что делать?
– крикнул с ветки часовой, все еще ожидающий взыскания.
– Записывай, записывай, - Эпикур потрепал Вакси по жирному плечу. Фиксируй!..
Рука Вакси, сдавившая в двух пальцах длинную шариковую авторучку, заносила в журнал, подсунутый подоспевшим к палатке секретчиком, текст приказа:
"...Вступить в бой с ближайшим отрядом противника, на его плечах совершить стандартный шестикилометровый марш-бросок и захватить укрепрайон пряных "Бетон-2". Основная задача - нейтрализация штаба, также обязательное условие при захвате: уничтожение шахтовых ракетных установок. На провокации грилей не отвечать. При возникновении боевой необходимости уничтожать мумми-смертников, не давая им мумифицироваться! Будет обеспечена поддержка с воздуха!.. Как поняли, Гнусный!?"
Нарцисс стоял без фуражки, навытяжку, лицо его было бледно. Вакси, откинувшись на спину, застыл в шоке.
"На плечах противника, - повторил про себя Эпикур.
– Если останусь жив, то диссертация, конечно, в кармане, но останусь ли!?"
Бултыхаясь в густой темной жиже и вставая пока только на колени, гливеры поворачивали головы, как по стойке смирно, в одном направлении.
– Она идет!
– жалостно простонал из своего гнезда часовой.
– Та самая!
– Господи!
– прошептал Нарцисс.
– Я-то думал, отсидимся, ну, кухню взорвем, ну, холера тропическая, шпионов пару-тройку разоблачим, а там, глядишь, неделька-другая, и...
– Думал, думал...
– передразнил его Эпикур.
– Не надо думать!
С треском разворачивалось где-то рядом в лесу множество крыл. Эпикур по одной включил на полную мощность все три походные фары, и в их свете, желтой волной упавшем на затопленную поляну, увидел женщину. Ту самую, в кожаном платье с блестками, без мандата!
– Ну, а вам что здесь надо?
– раздраженно спросил он.
– Вы понимаете, что по уставу я не имею права даже разговаривать с вами!? Вы для меня не существуете, у вас нет документов, указывающих на то, что вы существуете!
– У меня нет документов, - покивала женщина, - но я заблудилась... Я вышла к шоссе, а там никакого шоссе нет, одни воронки!... У вас есть карта?
– Есть, есть у меня карта! Пожалуйста!
– Эпикур вырвал из планшета карту.
– Но на ней только наши зоны, вот, смотрите, - он чертил ногтем по карте.
– У меня здесь обозначены только пространства, отведенные под войну. Общекультурных и производственных объектов здесь нет!.. Вот, видите?
– он провел ломаную линию по толстой бумаге.
– Вот, между этим и этим куском леса, несуществующий для нас фрагмент рельефа, и на нем должна быть ваша дорога, но ее не существует, и вас не существует...