Похождения рофессора Эпикура
Шрифт:
– Но, позвольте!
– возразил ему однажды средних лет, обширного телосложения, еще тогда незнакомый, профессор.
– Запах напалма может украсить запах розы, во всем свое наслаждение, свой шарм. Вы, милейший, - Эпикур, перебирая тяжелыми ножками, взбежал на сцену и оказался рядом с кафедрой,- что-то здесь перепутали. Наслаждение везде. И нечего, - он размахивал перед носом Сенеки толстым пальцем обжоры, - нечего отрезать нам путь к истинным наслаждениям. Выхолащивать саму человеческую природу, закрывать бездонный колодец человеческой души какими-то цветами, ведь в этом колодце, на дне его, вечные, сверкают звезды. И это - звезды наслаждения.
Зал просто разорвало громом аплодисментов. Эпикур галантно раскланялся, и не подозревая,
Глава 11. ЛАБОРАТОРИЯ (окончание)
Сквозь огромные прямые стекла, накрывающие лабораторию, лилось на макет солнце. Солнце затмевало сильную лампу, и на мышином тренажере от него появлялись лишние тени. Оба лаборанта спали на своих стульях. Один спал с откинутой головой и открытым ртом, другой, напротив, положив руки на колени и опустив стриженую голову на грудь. Сенека подошел к тому лаборанту, что спал с открытым ртом и, стараясь не разбудить молодого человека преданного науке, осторожно пинцетом снял с его челюсти, с мокрого белого зуба прилепившийся мини-макет бронекомарика. Бронекомарики содержались в специальных емкостях. Накануне в одной такой емкости обнаружилась трещина, и теперь механические кровососы, налитые бензином, были повсюду. Еще одного бронекомарика Сенека за пять минут до того выковырял скальпелем из-под собственного ногтя.
– Да, лаборатория!
– рявкнул он в телефонную трубку, не дав массивному аппарату даже звякнуть.
– Да, сам профессор Сенека.
– На том конце девушка журналист только облизала губы, а он уже закончил грубо.
– Все данные по эксперименту через неделю в отчете!
Телефонный шнур, вырванный из гнезда, как мышиный хвост судорожно свернулся на пыльном полу. Сенека с размаху ударил себя по щеке и, наверное, уже в сотый раз, растер между пальцами бензиновое пятно.
– Спрашива-ают... Спрашива-ают... Результаты им подавай!.. Свободная военная журналистика, называется!
– Не просыпаясь первый лаборант с силой сомкнул челюсти, вероятно, ему что-то приснилось.
Профессор Сенека, упираясь ладонями в стеклянный край макета, пристально рассматривал сложившуюся позицию.
– Вот!
– сказал он.
– Вот так, правильно, мальчики!
Тонизированные ядами, током и маленькими порциями возбуждающих газов, вырывающимися разноцветными фонтанчиками из тоненьких распылителей, мыши шли в атаку. Глаза грызунов были полузакрыты, с резцов капала слюна, а розовые хвостики задорно торчали вверх. Смешно топорщились их маленькие неудобные костюмы, но по этим костюмам, как легко можно было отличить пряного от гливера. Мумми-смертник в своей железной коробочке наконец перестал скрестись, быть может, издох сам по себе без специального газа. Сенека достал лупу и разглядывал позицию. Работал, урча моторчиком, бульдозер, выкапывающий в белом, специально насыпанном грунте братские могилки; над подземными укреплениями пряных взлетали разноцветные ракеты. Одна ракета достигла верхнего стекла лаборатории и, звонко стукнувшись о него, рассыпалась искрами. Эксперимент проходил хорошо. Второй лаборант даже похрапывал от удовольствия. Сенека потирал руки. С гудением возле самого уха профессора прошла бронестрекоза. Бронестрекозами управлял специальный компьютер и, в отличие от свободно функционирующих бронекомариков они, как и "пи-пи-эр", выполняли строго боевую задачу.
Вся картина боя в миниатюре была совершенно лишена логики и здравого смысла, что и следовало доказать. Картина не несла в себе ничего нового, и это обстоятельство Сенека предполагал обсосать в своем отчете, обыграть и выставить перед почтенной аудиторией, как одно из доказательств своей основной доктрины. Он давно утверждал, что вообще-то сверху виднее и следовало бы все это свернуть. А если кому и нужна война для развития технического прогресса, то вполне достаточно макетов и хорошо простроенных математических моделей. Мышку, ее если и жалко убивать, то ради науки не очень жалко, а голую цифру, ту и вообще не жалко.
– А где же наш оппонент?
– довольным голосом спрашивал себя Сенека, приближая увеличительное стекло и внимательно разглядывая детали.
– Куда же наш сластолюбец забрался?..
Ушло немало времени, пока удалось обнаружить ту самую противную мышь в попорченном резиновом чехле. Но теперь от чехла остались лишь коричневые пятнышки на ее тельце. Мало того, рядом с маленьким ротным была еще одна мышь, жирная, лысая и совершенно голая. Тихонечко и сладострастно попискивая, мыши спаривались. И их тени медленно раскачивались на меловом рельефе. Ротный и санитарка устроились в ложбинке, оставленной неосторожной пятерней лаборанта, их прикрывали край разорванной палатки, и фиолетовый дым, текущий над всею позицией.
– А-а!
– сказал Сенека.
– Хорошо, - он порылся в своем халате, извлек длинные хирургические ножницы и, прицелившись, попробовал сверкающими остриями ухватить за горло проклятую мышку, нарушающую всю стройную концепцию.
– Иди... Иди сюда!
Подняв высоко над столом жертву, одновременно перерезая ей горло и поворачивая к свету, профессор вдруг увидел, что взял не ту особь. На концах ножниц дрожала усиками, закатывала глаза жирная голая санитарка.
"Это все от солнца... Нечистота экспериментального поля, - подумал Сенека, - нужно будет закрыть все стекла черными щитами, тогда не будет подобных ошибок...
– он бросил жирное дрожащее тельце в мусорную корзину рядом со столом, и острия ножниц опять направились в зону боевых действий.
– Ну, где же ты? Куда ты убежал?"
Мыши-гливеры с громким писком, похожим на бравую песню, шли в бой, ротного нигде видно не было. Методичный Сенека поймал металлическими концами также за горло хооший экземпляр секретчика, задушил и бросил в корзину. Солнце зашло за тучу, и в лаборатории стало темновато. Привычного света мощной лампы, после того как глаза привыкли уже к иному, явно не хватало.
– Фиксируем результат, профессор?
Сенека резко повернулся и увидел, что первый лаборант уже проснулся и стоит с авторучкой во рту возле стола, готовый внести в распахнутый журнал очередные результаты, а второй возится далеко в углу, пытаясь почему-то при помощи отвертки воздействовать на большую рыжую мышь, привязанную за хвост к клавиатуре компьютера, почему-то ему не понравилось, как эта опытная особь, хорошо зарекомендовавшая себя на протяжении последних часов, управляет бронестрекозами. Мотор маленького экскаватора заглох, и его маленький ковш поднялся вверх.
– Где он?
– щурясь сквозь дым и выискивая ротного, спросил Сенека. Ты его видишь?
– Кого?- спросил лаборант.
С ревом над головой профессора прошла бронестрекоза, и ему на голову посыпались маленькие жгучие бомбы. Мышь, приплясывая на клавишах компьютера, пыталась увернуться от плоского жала большой лаборантской отвертки.
"Все равно бессмысленно, все равно никакой пользы... Все равно я буду прав...
– пытаясь успокоиться, подумал Сенека и тут увидел нужного грызуна.
– Ага!
– сказал себе Сенека.
– Сейчас!"
Каким-то невероятным образом грызун-сладострастник был уже внутри укреплений пряных. Шевеля усиками, Эпикур несся по лабиринту, с удовольствием сшибая все на своем пути. Не в состоянии проникнуть сквозь стекло инструментом, Сенека подскочил к пульту компьютера, оторвал мышь и, швырнув ее в первого лаборанта, пробежал тонкими пальцами по клавишам. Мышь в лабиринте легко уворачивалась от взрывов и продолжала свой путь. В каждом ее повороте, в ударах ее хвоста, в ее писке было столько здорового удовольствия и прыти, что, вычесывая из волос неразорвавшиеся бомбы, Сенека даже не чувствовал боли, такая в профессоре поднялась решимость.