Похождения рофессора Эпикура
Шрифт:
– Да, пусть дадут прикрытие с воздуха... Впрочем, - Эпикур, приложив ладонь к глазам, разглядывал небо, - уже не надо, уже дали!
Гливеры, пригибаясь, побежали один за другим по открытому пространству. Метров сорок до лощины с броневиками. Разорвалась первая осколочная бомба. Никого не задело.
Нацепив фуражку, Нарцисс зашагал, даже не пригибаясь, точно по уставу выставляя ноги "пятками внутрь, носок наружу тяни" - замыкающим. В белом небе маленький истребитель "пи-пи-эр", пользуясь отсутствием прикрытия, ловко сшибал малоповоротливые бронестрекозы. Он налетал сверху и жалил очередью прямо в стеклышко кабины, стрекоза коротко взрывалась и, теряя
Эпикур при помощи Вакси заправил в ракетницу два самолетных взрывателя, найденных у десантника, и мягким нажатием кнопки отправил их в небо. Еще одна стрекоза, потеряв управление и задымившись, пошла снижаться над джунглями. Никакого грохота - только вспышка управляемого снаряда.
– Нормально, - почти пропел Эпикур.
– Теперь в атаку!
Гливеры легко миновали опасное пустое пространство и, забежав в лощину, жались к запаянным, раскаленным под солнцем броневикам.
Позади, за спиной Эпикура ухнуло, он обернулся. Медленно в воздух поднимались куски горящего брезента. Разорванное взрывом тело санитарки подбросило вверх и, зацепившись за ветки, оно повисло, истекающее кровью. Рядом с ботинком Эпикура шлепнулась в песок обугленная рука, вывернутые черные пальцы сплелись в немыслимый кукиш.
Присев у последнего дерева, Вакси быстро радировал:
– Необычайно сильные душевные переживания ротного завершились гибелью предмета переживаний. Над головой ротного неравный воздушный бой, впереди обезумевшая его рота, спрятанная в лощине.
– Что?! Что он делает?
– неслось из рации с придыханием.
– Ну, передавайте же скорее!
– Он стоит, - отозвался Вакси.
– Он стоит, как соляной столб.
Пи-пи-эру, наконец, удалось сбить один из бронекомариков, и тот с адским гулом потерял высоту и врезался в скалы. Полыхнул вдалеке красною вспышкой взрыв, взметнулось к небу облако желтой пыли. Задыхаясь от горя, Эпикур дошел до лощины и только тогда взглянул на скалы. Он был переполнен таким сильным отрицательным чувством, что эпизод как нельзя лучше вписывался в работу. На скалах трудно было не заметить движения. Мелькали плоские каски пряных. Было видно, как, пользуясь прикрытием трупов дивизии "Дуглас", солдаты разворачивают пулеметные установки.
– Нарцисс, я тебе бинокль давал?
– спросил Эпикур.
– Ну, мне, - неохотно отозвался секретчик.
– Давай его сюда обратно!
Получив бинокль и выдернув его из футляра, Эпикур разглядывал чужую позицию. Прямо среди бегающих солдат пряных стоял живописец. Он развернул свой мольберт на железных ногах, установил холст, и теперь, высовывая язык, облизывая губы, в творческом экстазе смешивал краски и живо писал что-то, вероятно, поле сражения.
– Ребята, будьте внимательны, - предупредил Эпикур.
– Не заденьте случайно художника! Он без мандата, это определенно, его практически не существует!
– Да, ясное... ясное дело... понятно...
– загудели гливеры.
Два бронекомарика зажали "пи-пи-эр" с двух сторон, а третий, сделав петлю, атаковал снизу.
– Эх!
– вздохнул Эпикур.
– Летчик, ты летчик!
Вся рота смотрела в небо.
– Прыгай, - прошептал Нарцисс.
– Прыгай!
Взорвалась рядом бомба, сброшенная одной из бомбострекоз. Все упали, их завалило горячей сорванной листвою и мягкой пылью. Взрывом разнесло и повалило набок одну из бронемашин. Пользуясь, как прикрытием, разорванной раскаленной броней, Эпикур опять посмотрел на небо. Но небо было чисто.
Висело в голубом просторе маленькое прозрачное облачко, сквозь него лилось солнце, и только вдалеке, почти у горизонта, все еще торчали, уменьшаясь, четыре точки - три бронекомарика прикрытия и стрекоза.
– Куда ж он делся-то?
– удивился ротный.
Заработали, застукали пулеметы пряных. Полетели фонтанами пыль и песок. Зазвенели бока броневиков. Ждать было нечего. Эпикур поднял гливеров в атаку и сам кинулся первым. Лощина кончилась. До скал опять было неприкрытое пустое пространство - метров сто. Он бежал, задыхаясь, нечленораздельно орал во все горло, орал одним бессмысленным продолжительным звуком. А позади тяжело топали его солдаты. Как и положено секретчику, Нарцисс бежал рядом, по левую руку. Вакси застрял в тылу, прикрывая наступление ударами ручных гранат.
Добежав, наконец, до первого пулемета, Эпикур ногой в тяжелом ботинке отшвырнул черный дырчатый ствол и ударом кулака оглушил пряного, сжимающего гашетку. Второй пряный, выхватив нож, кинулся на ротного, но его остановил выстрел гливера.
– Слабаки!
– довольно прохрипел Эпикур.
– Бей их, ребята!
Над джунглями, виляя и оставляя за собою огненный черный шлейф, вдруг появился "пи-пи-эр". Самолет сильно кренило, но он все еще держал высоту. А за ним, тоже дымясь, следовал бронекомарик, пытаясь ударом пулемета свернуть самолету хвост.
– Пленных, пленных бери!
– вопил Нарцисс, но никто не собирался коллекционировать пленных для чужой докторской.
Гливеры легко убивали пряных. Минут через двадцать все было закончено. Эпикур построил и пересчитал своих солдат. Тяжелый запах поднимался над белыми скалами. Оставалось, не считая Вакси и секретчика, пять человек. Нечего было и думать о создании братской могилы, нечего было думать об экскаваторе.
"Как все-таки грустно хоронить своих товарищей по оружию, - размышлял Эпикур.
– И какое все-таки варварство, не давать похоронить товарищам по оружию товарищей по оружию!.. Впрочем, это отнятие похорон тоже имеет свое очарование, свою особую прелесть... Так или иначе, что-то надо решать с этим свидетельством нашей победы!"
Двое гливеров, вытащив из щели очередной труп, положили его и аккуратно перевернули на спину. Лицо мертвеца было сильно перепачкано мелом, вокруг шеи туго обмотались аксельбанты. Левой ноги не хватало, а в руке в почерневших пальцах был зажат шелковый носовой платочек. Вероятно, этим платочком полковник Кентурио хотел исправить свою ошибку и стереть плевок с воротничка обидчивого губернатора.
"Хотел, но не успел...
– с грустью отметил Эпикур.
– Хотел и не успел... Бывает!.."
Он вынул из мертвой руки платочек и очистил от жирного пота собственный пылающий лоб. На уголке платочка было алой ниткой изящно вышито маленькое сердце и проставлены инициалы.
– Ребята, давайте-ка, снесем всех в штабель!
– скомандовал он.
– Нет, пряных не трогать, пусть валяются!
– А "дугласов"?
– спросил кто-то из гливеров, брезгливо затыкая ноздри.
– А "дугласов" вместе с нашими! Как ты себе думаешь? В одном строю несем боевую вахту! Стой, а где этот, художник!? Художник, как стоял перед своим мольбертом, так и теперь оставался там. Работа его - батальное полотно - быстро продвигалась вперед.