Поиграй со мной

Мак Бекка

— Мне явно нужен перепихон.

— Я могу помочь.

Передо мной останавливается симпатичная рыжеволосая девушка, и вытаскивает из сумочки салфетку и губную помаду. Она прижимает салфетку к моей груди и что-то нацарапывает на ней.

Впечатлен ли я тем, как легко это было, или же я просто хочу пойти домой и съесть упаковку «поп-тартс»? Я не определился, но, когда замечаю Дженни, неторопливо идущую по коридору, у меня подскакивает давление.

Рыжеволосая засовывает свой номер телефона мне в нагрудный карман, прижимается

к моей щеке и шепчет: «Позвони мне», — а Дженни смотрит на меня с таким отвращением, что это пугает меня, но я не могу отвести взгляд.

Закатив глаза, она отворачивается и направляется в уборную, я бегу за ней.

— Подожди, Дженни! Я не собирался… я не собираюсь… я не собирался…

— Мне все равно, Гаррет. Хватайся за любые юбки, что захочешь. Быть может, лишь не за той, что только что переспала с одним из ваших защитников.

— Что? — Я смотрю на рыжую, ловлю ее подмигивание, прежде чем она исчезает. — Нет, но я-я-я… — я опускаю голову, потирая затылок, так как мои уши горят. — Я ничего не собирался с ней делать.

— Но до тебя все так долго доходит, — ухмыляясь, бормочет Дженни. Она достает салфетку из своего крошечного золотого клатча и бросает ее в меня прежде, чем бедром открывает дверь уборной. — У тебя помада на щеке, здоровяк.

Каким-то образом я не справляюсь сам, и в итоге губную помаду от поцелуя с моего лица оттирает Адам, от чего все девчонки умиляются и хихикают. К тому времени, как в конце вечера Картер и Оливия садятся в свой лимузин, мое возбуждение сходит на нет, руки прижаты к груди, и каждое слово, слетающее с моих губ, превращается в ворчание. Даже собака, тяжело дышащая у моих ног, сейчас не может меня развеселить.

Я не хочу знать, на что пошел Картер, чтобы Дублин смог оказаться на банкете, но я не удивлен. Этот человек может договориться о чем угодно. К тому же, как оказалось, золотистые ретриверы выглядят чертовски мило в смокинге для собак.

— Иди сюда, Дубс! — зовет Дженни, хлопая себя по бедрам. — Сегодня ты остаешься с любимой тетушкой! Да, так и есть, мой красивый мальчик!

— Ты его единственная тетя.

Она скрещивает руки на груди, и я в сотый раз за сегодняшний вечер залипаю на ее эффектное декольте, на выпуклости ее левого бедра, которым она покачивает, и на платье с разрезом до бедра, что обнажает ее невероятно стройные ноги.

— Заткнись, придурок.

— Мы должны называть тебя солнышком, — ворчу я себе под нос. — Из-за твоего солнечного характера. Всегда такая милая и счастливая.

Боже, этот алкогольный прилив смелости действительно сводит меня с ума.

Она прищуривает свои голубые глаза.

— Садись в гребаную машину, медвежонок Гэрри.

— Да, мэм.

Я проскальзываю в лимузин, который отвезет нас домой, и сажусь рядом с Хэнком, в то время как все остальные усаживаются позади меня.

Хэнку восемьдесят четыре года,

он один из лучших друзей Картера и Дженни, что-то вроде псевдодедушки и он чертовски крутой. Когда-то он был отцом Дублина — наверное поэтому Дублин перепрыгивает через меня, наступая мне на яйца и растягивается у Хэнка на коленях.

— Говнюк, — ворчу я, хватаясь за свое барахло.

Хэнк смеется.

— Ну и досталось же тебе сегодня, — он мягко и счастливо вздыхает. — Такая красивая свадьба. Оливия была сегодня сногсшибательна.

Кара посмеивается, проводя пальцами по волосам Эммета, сидя у него на коленях. Подозреваю, смеется она потому, что Хэнк слеп с пятнадцати лет, но никогда не теряет возможности сделать женщине комплимент.

Вздыхая, я откидываюсь на спинку и закрываю глаза, мысленно заглушая дискуссию о том, как грандиозно Картер случайно объявил о беременности своей жены. Адам все еще расстроен, что потерял столько денег, а Холли составляет список имен для своего первого внука. Картер и Оливия решили не узнавать пол. Оливия говорит, что не хочет всю беременность спорить с Картером, что они не назовут ребенка Картером-младшим, если это будет мальчик. Я же думаю, что Картер попросту боится, что родится девочка. Порой, для него отрицание — лучший вариант.

Когда мы подъезжаем к дому Холли и Дженни, Дублин спит на спине у меня на коленях, уткнувшись носом в мой пиджак, а язык Кары почти что в горле Эммета. Все, что я слышу, это тихое похрапывание Дублина и, как мне кажется, обмен слюнями, с редкими перерывами на то, чтобы Эммет прошептал, как он планирует трахнуть свою жену сегодня.

Я выскакиваю за дверь, как только она открывается.

— Я помогу Хэнку дойти до дома.

Адам выпрыгивает на тротуар.

— Я тоже.

Когда Хэнк устраивается в гостевой спальне, Холли начинает совать нам в руки угощения.

— Я уже начала марафон своей рождественской выпечки, — она сует поднос с райскими штучками из арахисового масла в форме шариков обратно в морозилку. — Сейчас лишь ноябрь, так что это проблема, — она целует нас в щеки, прежде чем пойти по коридору. — Этой мамочке пора лечь спать, пока она не проснулась и не поняла, что все это был сон, и что мне не удалось женить своего сына на замечательной женщине, которая готова терпеть его всю оставшуюся жизнь.

Адам толкает меня в плечо и хватается за бугорок в своих штанах.

— Надо быстренько отлить, — он останавливается, взгляд скользит к Дженни. Он прочищает горло, убирает руки от промежности, и краснеет. — Я имею в виду, э-э… мне нужно в… уборную, — бросив на меня взгляд, подозрительно похожий на предупреждение, он оставляет нас с Дженни на кухне.

Женщина игнорирует меня, отворачивается и наливает себе стакан воды.

— Э-э… — я чешу голову, ища способ снизить это неловкое напряжение. — Ну, погода… хорошая?