Поиграйте с Женечкой
Шрифт:
Танец — это как шаманский ритуал, он должен идти изнутри!
Скользя по себе руками и раскачиваясь, чувствую, как волна эндорфинов поднимается по мне, взрываясь в мозгу ощущением удовольствия.
Танец — это тоже игра… игра с музыкой… Она диктует правила, а ты служишь, выполняя все ее капризы.
Взмахнув копной волос, я ощущаю, как что-то мешает им двигаться по инерции. Я чувствую… Это не ангел… Ангел знает, что меня нельзя трогать во время медляков…
Да все знают! И судя по ударной
Сашка.
И я вижу, как бросая посреди поля какую-то девушку ко мне летит мой Ангел. Тормозя за
Поздно, — отрицательно качаю я ему головой.
Не хватало только конфликта между ними. Но настрою Сашки я чувствую, он будет.
— Потанцуй со мной, — протягивает он мне руку.
Всё… Хватит.
И мне интуитивно кажется, что это как раз переходная точка нашей ситуации.
Вложив ладонь ему в руку, киваю.
Сейчас это закончится. Но мне хочется сделать это максимально мягко, красиво и подарить ему на прощание что-нибудь особенное.
Дернув за руку, тяну его на улицу. И мы выходим с ним раздетые, в темноту, под теплый снегопад. Втягиваю его в светлое пятно фонарного света.
Окна в Салярии открыты и музыка льется оттуда вместе с бликами светомузыки.
Ощущение сюрреалистичное!
Словно свет отрезал нас от всего остального мира. Качнувшись ему в объятья, я прижимаюсь губами к его скуле и, вильнув бедрами, увлекаю его в танец, под кричащую из отрытых окон музыку. Кладу ладонь на щеку, приподнимая его лицо и вынуждая смотреть вверх. Снежинки, как белые ангельские перья, кружатся над нашими лицами, а свет немного слепил глаза.
— Красиво? — шепчу я ему.
Не отвечая, он сжимает меня крепче. Я даю ему еще несколько мгновений насладиться моментом и шепчу:
— Это мой подарок тебе на прощание.
— Прощанье?! — тормозит он, сжимая меня до боли.
— Да, Саш… — киваю я, — Это всё, что я могу дать тебе, и это уже закончилось. Отпусти меня, пожалуйста. Освободи от своих чувств, эмоций.
— Нет, — напрягается он, упрямо глядя мне в глаза.
— Оцени красоту момента! Опусти! И этот момент навсегда останется у нас с тобой.
— Нет.
— У меня ничего больше нет для тебя, — пытаюсь убедить его я. — Ты делаешь мне больно своей привязанностью.
— Ну и пусть! — разъяряется он. — Пусть тебе тоже будет больно! Пусть нам обоим будет!
— Пусть будет… — обреченно киваю я. — Всё, как попросишь.
Музыка замирает, волшебство рассеивается. Только сейчас я замечаю, что почти все танцующие пары вышли вслед за нами и присоединились, танцуя за границами нашего светлого маленького мирка.
Слепящий свет от фонаря не позволяет разглядеть лица.
Пара секунд неподвижности и тишины…
К
А вот и наше «больно»… — доходит до меня мгновенно, — должок…
— Должок… — зло и ревниво усмехается он, разглядывая, как Сашкины руки сжимают мою талию.
Нет, Немец, ты неправильно понял увиденное, но это тебя не оправдывает!
— И тебе привет, раб мой! — невесело усмехаюсь я ему в ответ.
Хотите жести, мальчики? Боли, мести? Всегда, бл*ть, пожалуйста! — разрывается внутри меня что-то темное и мощное, похожее на ожог.
Оторвав от себя Сашкины руки, я подхожу к Немцу и без предисловий сминаю его губы своими, агрессивно врываясь языком ему в рот под ошеломленный вздох толпы.
Несколько секунд тишины, и дальше я чувствую себя словно на сломанной карусели. Всё ускоряется, и я отлетаю в чьи-то подхватывающие меня руки. Девчонки кричат.
Мою грудь рвет от эмоций, летающих в воздухе — азарта, агрессии и еще чего-то чуждого и сжигающего… ревности! И все это густо намешано с любопытством и ужасом толпы.
Глубоко вдыхая, я узнаю парфюм моего грустного ангела и, разворачиваясь в сжимающих крепко меня руках, пытаюсь отыскать глазами выпавших за границы света парней.
Сфокусировав взгляд на темных силуэтах, словно в замедленной съемке я вижу, как летят их кулаки в лицо друг другу, размазывая кровь.
Они дерутся молча, жестко и быстро, целясь друг другу исключительно в лицо и даже не пытаясь уходить от ударов.
— Да хватит! — не выдержав, кричит кто-то из толпы, и, словно по команде, Ревников и еще пара ребят срываются разнимать их, заваливая на снег в разные стороны.
Меня колотит.
— Зачем?! — заглядывает мне в глаза Русь, разворачивая к себе.
— Так было надо. Им обоим. Веришь?
— Дурочка.
— Уведи, бля*ть, её! — кричит ему Ревников, но уже поздно.
К нам пожаловали господа воспитатели и педагоги. Сашка с Немцем, вытирая кровь, льющуюся из рассеченных губ, бровей и разбитых носов, сидят прямо на снегу. Их лица с трудом узнаваемы. Между ними столпились старшекурсники.
— Кто зачинщик? — спрашивает кто-то из взрослых.
— Туманова! — синхронно звучит несколько женских голосов.
— Сучки… — стягивая с себя толстовку, мой грустный Ангел оборачивает меня в свою теплоту и заботу.
Да… Девочки, за исключением моей соседки, которая знает меня ближе, на дух меня не переносят. Я не виню их за это. Я понимаю за что. Лучшие мальчики курса — все в моей свите, и как церберы опекают меня, спасая из любых ситуаций. Зависть — такая вещь… Ну и еще, конечно, я, при необходимости, та еще сука!
Я успокаивающе обнимаю в ответ моего Грустного.