Поиск-80: Приключения. Фантастика
Шрифт:
Нет, это только с виду кажется — чего особенного? Кормят — нормально, зарплата — «вредная», с доплатой, литературы с собой можно брать сколько угодно (Вера Тонченко, например, умудрилась в гермокамере подготовиться к сессии — все сдала на пятерки). А замечаем: устают ребята от гермокамеры, с каждым разом (а некоторые, Гена Старцев например, «отсидели» по пять-шесть раз) идут труднее, заставляют себя — надо… Моральный стимул тоже, конечно, играет свою роль — слава. Безымянная пока, но в душе, я думаю, у каждого из них теплится: поставят систему на орбитальную станцию или на корабль — вспомнят и о тех, кто ее испытывал. На себе испытывал. Недаром же они так не любят слово «испытуемый»: «Кролики мы, что ли?»
Лидером у нас среди испытателей — Старцев. 24 года, холост, член ВЛКСМ, профессия, — техник-приборист, лаборатория экологических систем, клинически здоров, вес 68 килограммов… В гермокамере провел в общей сложности около трех месяцев. На испытания идет с большой охотой, у психоневрологов регулярно получает высший балл. К сожалению, часто болеет: грипп, ангина, катары. Еще год назад мы ему настойчиво советовали удалить гланды. Гена долго не решался, а я случайно, из разговоров лаборанток, узнал, что он, наш лидер, панически боится крови. И вообще всего, что касается медицины. Удивительно, каким надо обладать мужеством, чтобы регулярно сдавать кровь на анализы, зондироваться, глотать всякую пакость и при этом у психоневрологов получать отличные аттестации! Правда, все, кто работает со Старцевым, говорят о его дружелюбном, мягком характере, о его необычайной уравновешенности — да это все мы знаем и сами, из его «отсидок» в гермокамере.
Гланды Гена все же удалил — можно представить, чего это ему стоило. Настойчиво занимается спортом, бегом, лыжами, плаваньем. Каждое утро, как он уверяет, принимает холодный душ. И — регулярно болеет. Правда, болеет он главным образом весной и осенью. А сейчас февраль.
И еще одна странность у нашего лидера: не выносит карантинного бокса. В гермокамере может находиться месяцами, но в боксе, в довольно просторной, раза в два больше по размерам, чем гермокамера, комнате — светлой, солнечной, обставленной с максимальным комфортом — не может высидеть и суток.
Однажды он нам устроил изрядный переполох. «Отсидев» в гермокамере шесть недель — это было весной прошлого года, — Гена со всеми мерами предосторожности был переведен на акклиматизацию в бокс. Там ему, пока у него не установится нормальный микробиологический баланс, предстояло провести дня три-четыре. Если же его выпустить «в мир» сразу же, из гермокамеры, Гена, как, впрочем, и любой другой, неизбежно чем-нибудь заразится: после стерильной гермокамеры, где вся микрофлора исчисляется пятью-шестью безвредными микробами, даже воздух в нашем дендрарии может оказаться инфекционным — организм испытателя постоянный иммунитет теряет довольно быстро. И вдруг примерно через час после того, как Старцев был переведен в бокс, мне сообщают, что он исчез.
Мы сбились с ног — обшарили весь огромный парк. Никому и в голову не приходило, что Старцев истосковался по городскому шуму и запахам. Как был, в стерильном спортивном костюме, Гена, крадучись, прячась за деревнями, пробрался к выходу из парка и пошел по улице, жадно приглядываясь и принюхиваясь. Позже, когда беглец был водворен в бокс, он с восторгом рассказывал, как у него кружилась голова от всех этих дурманящих запахов: автомобили, оттаявшая, прогревшаяся на солнце земля, тополя с проклюнувшимися почками… Он так и свалился, сел, как говорит, на землю от этих запахов и слабости в ногах. Так, сидящим на земле, его и увидели сотрудники института, по костюму догадались, что испытатель, и привели к нам в отдел.
Влетело Гене за тот побег крепко. Да и попереживали мы за него основательно. Но обошлось: день был теплый, солнечный и безветренный — это-то, очевидно, и спасло нашего лидера от пневмонии. И когда комплектовался первый экипаж (три человека — это уже экипаж!), Гена Старцев был кандидатом «номер один»: тут ведь учитывалось не только здоровье, но и профессия, специальность испытателя. А Гена — мастер на все руки…
Да, о Старцеве я могу судить совершенно уверенно: энтузиаст. Думаю, что в глубине души, никому не признаваясь, он идет в гермокамеру, как на тренаж перед космическим полетом. Здоровьем его бог, конечно, не наградил — родители, точнее: типичный астеник, огромным усилием воли и самодисциплины сумевший не только нарастить мышцы, но и развить сердце и легкие. Отличный специалист своего дела, душа человек, любит стихи… Наверное этим, любовью к стихам, он многих и подкупил. Но нет, есть в нем что-то и другое — помимо лирики: цельность натуры, я бы сказал. Это ведь не шутка — в течение пяти лет, изо дня в день по часу, по два заниматься спортом. И не ради укрепления своего драгоценного здоровья, а чтобы при очередной диспансеризации врачи не могли исключить тебя из списка испытателей. Уже одно это чего-то стоит. Может, и будет когда-нибудь летать в настоящем космосе — кто его знает! Воли во всяком случае для этого у него хватает.
А вот Хотунков для меня загадка. Тихий, почти незаметный в отделе человек — биолог с двумя вузовскими курсами за плечами (агрономический, правда, незаконченный, факультет в сельхозе и биофак в университете), он как-то неприметно, непостижимо для других очень быстро стал ведущим специалистом по космическому растениеводству, защитил (тоже тихо, без шума) кандидатскую, самый молодой руководитель группы… И в отряд испытателей попал так же тихо и незаметно, к вящему удивлению окружающих. У Хлебникова было одно время настроение исключить его из «золотого фонда» — уж больно незаменимый специалист по фитотрону и фотосинтезу хлореллы, нечего такому отдыхать в гермокамере. Но и тут Хотунков как-то очень тихо уладил конфликт: сходил поговорил с Хлебниковым по сугубо личному делу, а через неделю ушел в гермокамеру — испытателем.
Если судить о человеке только по делам — аттестация самая высшая. А вот если по словам… Немногие счастливчики удостаивались чести перемолвиться с Хотунковым за день двумя-тремя словами — не по делу. И тем не менее на исследованиях у психоневрологов Хотунков получил один из высших баллов. И это когда один из тестов, я знал это точно, как раз и заключался в том, чтобы при помощи речи максимально быстро установить нужный психологический контакт с совершенно незнакомым человеком. Тест называется «речевой коммуникабельностью». К нашему изумлению, психологи поставили по нему Хотункову «отлично». История настолько невероятная, что я не поленился, съездил в диспансер и встретился с одним из врачей. «Действительно, — подтвердил врач, — уникальный случай, особенно в наш, можно сказать, болтливый век: в контакт с любым реципиентом вступал в минимальный срок — ни одного лишнего слова». Поскольку в роли реципиентов выступали сами члены комиссии — сомневаться не приходилось: случай и в самом деле редкий…
— Как самочувствие?
На экране вижу: сидят переговариваются, Михаил парням что-то рассказывает, Старцев даже жестикулирует — очевидно, речь идет о космонавтике.
Взгляд на монитор, на тебя, кажется, легкая улыбка… Ответил Старцев:
— Отлично, Александр Валерьевич. Поднимайте быстрее!
Через два часа мы добрались до двух с половиной процентов.
— «Площадка». Пять минут отдыха. Кто чувствует удушье — можете подышать чистым кислородом. Но не злоупотребляйте — потом будет трудно переходить на углекислую смесь. Как самочувствие?
— Нормальное.
Ответил Михаил. Кислородными масками не воспользовался никто. Это хорошо. Ибо чувствуют они себя там сейчас, судя по приборам, невесело: увеличился пульс, частое дыхание, повышенная электропроводимость кожи… Потеют.
— Миша, как выглядят члены экипажа? Подробно.
Я включил магнитофон; рассказ Михаила очень важен — ни видеоконтроль, ни телеметрия не могли передать и «увидеть» того, что мог и должен был заметить опытный врач.
Секундная пауза.
— Легкая краснота. Дышим, кажется, чаще. Жарко. На лицах ребят мелкий пот… (А температуру в гермокамере снизили уже до девятнадцати градусов). — В висках легкое покалывание…