Поиск-80: Приключения. Фантастика
Шрифт:
«Южноамериканская гарпия — самая крупная из хищных птиц. Разновидность хохлатых орлов. Вес до полупуда. Охотится на обезьян, агути, свиней. Перья гарпии очень высоко ценятся индейцами Южной Америки».
Затем в кабинете Алексея Петровича появился и сам владелец опереточного зверинца Умберто Бузонни, заметно струхнувший авантюрист и жулик.
Муравьева интересовал лишь один вопрос.
— Да, — ответил пучеглазый итальяшка, — птица ручная… Последний раз я выпускал ее весной… Иногда она ловит птичек и всегда ест у клетки. Сальма — чистюля.
«Очень
Когда Муравьев впервые увидел гарпию, он вздрогнул от невольного испуга и гадливости. Из груди огромной облезлой птицы вырастали голые по локоть как бы женские руки. Вырастая из птицы дряблыми, старушечьими локтями, они молодели на глазах, набухая внизу четырьмя розовыми пальцами молоденькой пианистки, с четырьмя черными когтями, блестящими, как клавиши рояля. Птица злобно смотрела в глаза штабс-капитану, а нелепый хохолок из перьев на макушке, похожий на чепчик, придавал ее ледяной ярости привкус жутковатого комизма.
Можно было понять тот успех, которым пользовалась птица у рыночной черни.
От нее тянуло сквознячком смерти.
Сделав паузу, штабс-капитан приказал итальянскому антрепренеру Бузонни, за определенное вознаграждение от Добровольческой армии, обеспечить в течение недели, в преддверии возможного наступления красных ежедневное «летание» некормленой гарпии, с целью уничтожения посторонних птиц. Остатки пойманных птиц тщательно осматривать. Особое внимание при этом обратить на голубей. Всевозможные найденные предметы, как-то: гильзы, записки, кольца, метки и прочие устройства — немедленно передавать штабс-капитану в любое время дня и ночи. О результатах патрулирования докладывать ежедневно вечером, либо по телефону, либо лично все в той же гостинице «Роза Стамбула», в номере 21 на втором этаже, куда Алексей Петрович Муравьев приходил ночевать.
Кроме того, Муравьев приказал уничтожить все уцелевшие голубятни вместе с голубями (одновременно патрули стреляли бродячих собак, и объяснение давалось одно: угроза эпидемии) — тем самым штабс-капитан насколько мог «очистил оперативное пространство» для более успешной охоты голодной гарпии на почтаря.
Так коварной затее большевиков была расставлена ловушка в небе…
Муравьев вызвал по телефону караул.
— Докладывайте.
— Спит, ваше благородие… На допрос?
— Нет, я допрошу его утром.
Первым чувством у штабс-капитана после разговора с пьяным Николя было желание спуститься в караул и в упор расстрелять из именного браунинга арестанта.
Караульный положил телефонную трубку на рычаг, подошел к двери и заглянул сквозь наспех проделанный глазок. Там, в бильярдной комнате, прямо на бильярдном столе (это было разрешено) спал внезапно арестованный позавчера председатель подпольного революционного комитета большевик Петр Иванович Колегов.
Но ведь кроме кабинета штабс-капитана деникинской контрразведки А. П. Муравьева, кроме перпендикуляров, параграфов, точек и запятых есть еще бесконечное теплое небо, есть август, есть головокружение, есть, наконец, стремительный полет маленькой птички, бешеный перестук крохотного голубиного сердечка, есть удары двух крыльев о воздух, есть отчаянный лет белоснежного турмана Витьки, к правой лапке которого крепко-накрепко примотана медная гильза от патрона трехлинейной винтовки, а в ней пыжом — обрывок бумажки, на котором рукой комиссара кавдивизии товарища Мендельсона написан приказ подпольному штабу Энского комитета РСДРП. Всего пять слов:
Учителю. 25. Мост. 7. Мсн.
Турман вылетел в полдень.
Комдив Шевчук толкнул руками створки окна. От толчка окно распахнулось во двор. Там, у телеги с брошенными на траву оглоблями, мальчишка-вестовой Сашка Соловьев выпускал из садка почтаря. Он осторожно держал в руке пугливую птицу и проверял пальцем прочность узелков вокруг гильзы.
— А не долетит? — хмуро сказал Шевчук.
Сашка весело оглянулся.
— Домой ведь.
И подбросил турмана вверх.
— Ну, Витька, пошел! Фью-ю-ть!
К комдиву подошел Мендельсон и, заглядывая через плечо во двор, тяжело задышал в затылок.
— Сопливая затея, — сказал комдив комиссару, не оборачиваясь, — я решил Сашку послать.
Комиссар молчал, он думал о Колегове, о последней встрече с ним перед отступлением.
Турман сделал малый круг над двором и, неожиданно спустившись на крышу сарая, стал остервенело клевать гильзу.
— Пшел, кыш-кыш! — смешно подпрыгивал Сашка, пытаясь согнать почтаря.
— Расселся, — хмуро покачал головой Шевчук и, расстегнув кобуру, достал маузер.
— Сашку так Сашку, — согласился комиссар, — он из местных. Пройдет.
Шевчук высунул маузер в окно и бабахнул в небо.
Голубь свечкой взмыл вверх, сделал один круг, второй, третий. Казалось, в солнечном небе раскручивается праща, в которую вместо камня вложена белая птица.
— Жалко Сашку, — сказал Шевчук, толкая маузер назад в кобуру. — Мы в субботу их так ковырнем…
— А река? Всю дивизию утопишь, — возразил Мендельсон. — Нет, нам позарез нужен мост. У Колегова боевая дружина.
— Колегов, Колегов, — передразнил Шевчук, — стратеги в очках… А Соловья хлопнут!
— Хорошего коня дай, — только и сказал комиссар.
Сашка-Соловей смотрел вслед голубю, который, страстно прорвав невидимый круг, летел домой. Сашка щурился от солнца, следя за мельканием белой снежинки под облаками. Он слышал давний голос родной голубятни, бормотание птиц в полумраке…
— Сашко, — услышал он голос Шевчука. Комдив манил его пальцем из окна. Из-за плеча Шевчука печально смотрел комиссар.
А уже через полчаса Сашка Соловьев скакал по проселку на лихом гнедом Стрелке. Шевчук не верил в голубиную затею и приказал Соловью любыми путями пробраться через кордоны белых в город к отцу — члену боевой рабочей дружины Петру Сергеевичу Соловьеву — и через него передать приказ для Колегова: 25 августа в 7 часов утра в момент прорыва к городу красной конницы захватить железнодорожный мост.
А еще через час по станице разнеслись тревожные звуки походной трубы. Сбор! И задымила станица пылью под копытами сотен лошадей, закипела серыми клубами. По коням!