Поиск-87: Приключения. Фантастика
Шрифт:
— Килограммов на девяносто пять?
— Не взвешивал, — удивился Сергей.
— Сейчас-то он, может, и поднабрал, а тогда в нем было ровно девяносто пять килограммов. Только он самбист. Каратэ они занимались, но неофициально. А так все сходится. Это Павлюк. Юрий Павлюк. Знаю я его. А что случилось? — сделал он стойку. — Снова что-нибудь учудил? Для газеты подойдет? — он изо всех сил старался походить на проныру-газетчика из французского фильма.
— Нет, для газеты не подходит. Дело сугубо интимное.
Приятель громко рассмеялся:
— Не вздумай вызывать его на дуэль. Возьмет за ноги и напополам запросто разорвет.
— Так уж и разорвет?
— Ты у него лапищи видел? Здоров до ужаса. Его здоровье и погубило, я считаю. Другим приходится знаешь как тренироваться? А Юрик мог и вполсилы качаться — все равно на татами всех кидал. И с этого дела, — звонко чпокнула под пальцем шея, — не болел. Вечером примет порцию, а к утру как огурчик. Ну и подзалетел однажды.
— А сел-то он за что?
— Да из-за ерунды. Ехал вечером в автобусе, на поддаче, разумеется. А на остановке контролер билетик потребовал. В общем, кончилось тем, что ему впаяли двести шестую, часть третью. Это было… Да уж года три назад.
— И ты до сих пор все помнишь?
— Ты что, мне это до пенсии вспоминаться будет. Я тогда чуть не пролетел. Я ведь писал о нем. Перед областными дал зарисовочку, потом сделал интервью как с членом сборной. Нормально прошло. Попотел, конечно. А когда они с соревнований вернулись, я решил очерк сделать. Про него, вообще-то, было что написать. Родом из деревеньки северной, кончил пэтэу, в институте учился…
— В каком? В педагогическом?
— Ты что? У нас же всех борцов сельскохозяйственный собирает. Там лучшая секция. Вот. И учился он на экономическом. Правда, когда с преподавателями решил побеседовать, один вредный мужик попался, приволок экзаменационные ведомости… А ребята — те четко усекли: мол, спорт дело общественное, Юрий у нас и собранный, и активный, и товарищ хороший — все с примерами. Вот такой очерк получился, честное слово! Я там на такие проблемы вышел! Прихожу к редактору, он мне с ходу: «Про Павлюка писал?» — «Писал», — говорю. Хорошо, что про очерк сказать не успел. «Раз ты начал, — говорит шеф, — тебе и заканчивать. Под суд твой Павлюк попал». Мать моя девочка! Полтыщи строк в корзину! Я так на него за это разозлился…
— На редактора?
— Почему на редактора? На Павлюка, конечно. И такой судебный очерк отгрохал! Может, помнишь?
— Назывался-то он как? — сделал вид, что припоминает, Сергей. Он никогда не читал в газетах про спорт.
— «Волевой прием». Я поищу в подшивке. Тебе будет интересно. Я там всю его жизнь вывернул. Крепко получилось, самому понравилось. Честно. Мне даже дали с Павлюком встретиться. Уже после суда. Он резко скис, даже противно стало. Ко мне, как к родному, кинулся: мол, пусть газета заступится. А чего за него заступаться, и так по минимуму дали. Но он-то понимал, что наверх ему больше не выплыть — лучшие-то годы уйдут. А кому он нужен без чемпионства? Вот он сопли и распустил. Да и понять можно — после такой жизни и в зону.
— Какой — «такой»?
— Жил он будь здоров как! «Колеса» купил, кооператив к свадьбе сделали, жену себе подобрал этакую фанечку. Она с ним сразу после суда и развелась, кстати сказать. В общем, красиво жил.
— А фотографии у тебя не сохранились?
— Обижаешь! Я же профессионал. У меня все исходные материалы хранятся, черновики, оттиски, фото. Представляешь, кто-то из местных станет чемпионом мира? А у меня материал о том, как он начинал! Да «Спорт» это дело с руками оторвет!
Архив хранился в нескольких коробках, задвинутых на книжный шкаф! Из большого конверта на стол высыпались блокнотные листки, машинописный черновик, глянцевые прямоугольники фотографий. А что, этот, пожалуй, может и напополам порвать. Сильная грудь в запахе борцовской куртки. Крутые мышцы рук. А лицо на снимках затерялось, то смазанное движением, то укрытое в тень от поднятого над головой кубка. Похоже, оно мало интересовало фотокора. Сергей долго, словно пытаясь поймать взгляд, всматривался в снимок. Три года там, конечно, след оставили.
— Ты мне эту фотографию подари, — попросил Сергей. — Я у суперзвезды автограф попробую взять.
Трижды отзвонил телефон. Назойливо, длинно. Так могла звонить только Светка. Или родители. Сергей трубку не брал. Разговаривать ни с кем не хотелось. Он вгрызался в текст переводной статьи, выданной ему из институтской библиотеки под честное слово до завтрашнего утра. Перевод был сделан скверно, автор его, видно, в предмете не разбирался. Все термины были скалькированы, и понять, о чем идет речь, было довольно сложно. И ко всему, местами не были вписаны формулы. Чистые листы с разбросанными небрежно «отсюда следует», «после преобразования получаем» раздражали. Но, злясь и досадуя, Сергей занятия не прекращал. Интересно было узнать, а какие же методы используют о н и, обогнали ли н а с, или отстали. Он вчитывался со старательностью дореволюционного бурсака, и с третьего раза подходы заокеанского автора стали ему ясны. Так ясны, что он почувствовал даже разочарование. Взять для себя было нечего.
И в это время пришла Светка.
С тех пор как началось их совместное «следствие», Сергей не мог уже по-прежнему воспринимать Светку. Она не была больше подружкой, с которой неплохо можно было провести время. Она превратилась в коллегу, в сотоварища. Но в новой ипостаси своей Светка лишилась защитного панциря. Сергея больше не тянуло к ней, а потому глупость, сказанная ею, так и воспринималась как глупость. Исчезло желание выполнять Светкины капризы. Было дело, которое им приходится делать вместе. А когда дело кончится, кончится и все остальное. Только сказать все это Светке он никак не мог.
— Ты чего трубку не берешь?
— Да мне все утро звонят, просят позвать завскладом. Надоело к телефону бегать, — совралось легко, будто заранее готовился.
— Юша дома не ночевал. И не звонил.
— И ничего не сказал вчера?
— Нет. Я не видела, как он уходил. Я часов в девять встала, а его уже не было. И весь день не было. И ночевать не пришел.
— Приятелям его не звонила?
— Я же не знаю никого.
«Ну и плохо, что не знаешь», — этого Сергей не сказал. Сдержался.