Поиск. Начало. Китеж
Шрифт:
Начали появляться поля. Не знаю, что там выращивали, но я засмотрелся, как ветер гонял огромные волны по бескрайней изумрудно-зелёной глади. Местами поля пересекали грунтовки, один раз я рассмотрел мелькнувшую рыжую шубу и пышный лисий хвост. И один раз на дорогу выскочил длинноухий заяц, благо Даня успел вовремя притормозить и пропустить отчаянного бегуна. Или беглеца.
Примерно через полтора часа пути нас обступили берёзы, заполнив всё пространство по бокам от шоссе. Любопытно, я никогда не видел столько этих деревьев вместе, весь лес только из них одних и состоял. В нашей области преобладали сосны, ели и можжевельники, иногда попадались осины, иногда дубы и ольха. Нет, конечно, берёзы тоже росли, но не в таких количествах. В общем, субъективно было непривычно.
А
Снова поля. Снова берёзы, снова кустарники и борщевик. Слева на небольшом отдалении замельтешили столбы железной дороги, затем над головами промелькнули провода высоковольтной линии, а справа, через рощу, пару раз блеснул своими водами Волхов.
Ещё на пути нам встретилась деревенька, запомнившаяся мне красными крышами домиков и красными же заборами. В остальном всё выглядело совершенно типично, а вот красный цвет на фоне буйной зелени выглядел чужеродно и привлекал внимание. Во мне даже заговорил внутренний параноик – ну ни к чему человеку своим жилищем притягивать лишние взгляды, как говорится: будете проходить мимо – проходите. А здесь, как нарочно, этакий якорь близ дороги. Зато, едва проехав деревню, у самой кромки леса мы увидели сразу трёх косуль, неторопливо перебирающих копытами куда-то по своим оленьим делам.
Вообще весь путь от Пскова до Ладоги оказался совершенно спокойным, рутинным и, можно сказать, скучным. Скучным настолько, что мне не помогали ни кофе, ни рёв двигателя, ни ветер, рьяно обдувавший открытый внедорожник. Я изо всех сил боролся со сном, то и дело косясь на Ольгу, но она, похоже, чувствовала себя прекрасно, полностью сосредоточившись на дороге и погрузившись в свои мысли.
Спустя ещё некоторое время нас встретил дорожный знак «Старая Ладога», а я разочарованно крутил головой по сторонам, разглядывая длинные трёхэтажные дома из белого кирпича и покосившиеся деревянные заборы. Не знаю, я ожидал чего-то... ну другого. Всё-таки первая столица Древней Руси. Где-то здесь, по легенде, могила Вещего Олега. И следующая подсказка на пути к сказочному Китежу. Мне думалось, нас встретят исторические здания, словно продолжения каменных стен ладожской крепости. Монахи в рясах, деревянные избы, мощёные мостовые. И с чего я ожидал всего этого? Тысячу-то лет спустя? Сам виноват, переклинило славянской романтикой.
А ещё через минуту справа от дороги показался совершенно обычный, даже будничный, дорожный указатель с белыми буквами и стрелкой на синем фоне.
«Никольский мужской монастырь».
Александр Бехтерев. 26 июля, утро. Москва
На этот раз встреча со Шмелёвым проходила у него в кабинете, в бетонной коробке здания Министерства культуры в Малом Гнездниковском переулке. Неуклюжее серое строение, стоило к нему лишь приблизиться, живо напоминало обо всех прелестях идеологической выдержанности искусства, обращенного в массы, и этими же самыми массами востребованного. Иными словами, глядя на несколько серых прямоугольников, словно бы вдавленных один в другой и усеянных стройными рядами кондиционеров, Бехтерев впал в уныние. «Какая культура может прививаться многонациональному народу нашей необъятной, если даже сам центр, принимающий решения, в каком направлении эту самую культуру двигать, имеет абсолютно невзрачный вид, начисто лишённый какой-либо уникальности и самоидентичности? – возникла мысль. – Неужели нельзя было переехать в какой-нибудь дворец или особняк? Их же несметное множество! Как
Внутреннее убранство лишь укрепило Бехтерева в первоначальных суждениях. Сочетание глянцевого красно-кирпичного пола, серых стен и белого потолка угнетало профессора, выдёргивая из глубин памяти далеко не самые счастливые моменты его жизни. Впрочем, он сделал над собой усилие, пытаясь абстрагироваться от тоскливых мыслей. В самом деле, какая ему разница? Что за неуместная то ли философия, то ли меланхолия, то ли всё вместе разом?
Пару часов назад Александру Михайловичу позвонил Шмелёв. За эти пару дней они не общались, а сегодняшним утром замминистра сам набрал профессора и попросил срочно приехать. По телефону никаких объяснений не последовало, но Бехтерев и так понимал, что причина встречи может быть лишь одна, в чём он имел возможность убедиться, едва переступив порог кабинета Шмелёва.
На большом – не сказать что огромном, но действительно большом – тёмном столе, в металлическом контейнере-дипломате среди пенопласта покоилась табличка. Контейнер был раскрыт, дневной свет из окон падал на стол, оттеняя на камне полустёртые символы. Бехтерева снова накрыло воспоминаниями, гораздо более свежими, чем пять минут назад, но ещё менее счастливыми. Сразу вспомнилась неудачная экспедиция в псковские леса-болота, череда несчастных случаев, бригадир Алимов и въедливые следователи. И позор. Казалось, в академических кругах только ленивый не удосужился пнуть Шмелёва, а заодно, по инерции, и Бехтерева, поверивших в сказки Древней Руси.
Как бы то ни было, на столе перед ними была точно не подделка, не шутка и не розыгрыш. Табличка один-в-один повторяла манерой изготовления своих собратьев, найденных тогда на развалинах часовни под Кудеверью. И Бехтерев готов был поклясться, что символы на всех камнях нанесла одна и та же рука одним и тем же инструментом.
– Какие мысли, Саша? – Шмелёв вместо приветствия сразу перешёл к делу.
– Подлинник, – Бехтерев ответил в тон. – Сто процентов. Сходу. Даже без наших экспертов.
– То, что подлинник, я и сам вижу, ты уж не обижайся. Давай лучше о сути. Что по расшифровке скажешь? Насколько я понимаю, речь действительно идёт об указании места?
– Подожди.
Бехтерев достал из кармана брюк телефон, потыкал в экран, после чего сделал несколько снимков.
– Сейчас я поеду в университет. На нашу беду сегодня суббота. Я попытаюсь дозвониться до коллег, но... Не факт, в общем. Да и не стоит, пожалуй, слишком распространяться. Помнишь, что было после экспедиции?
– Помню, Саша. Потому и цепляюсь сейчас за эту возможность. Ты подумай, если здесь подсказка, действительно подсказка, – Шмелёв выделил слова интонацией. – что нам это даёт? Это шанс, Саш. Для нас обоих. И чёрт с ней, со славой. Ты просто представь...
– Женя! – в голосе Бехтерева словно металл звякнул, он тоже сменил интонацию. – Ты сам подумай, чего это будет стоить в случае неудачи? Кто из нас больше рискует? Да, карьера твоими стараниями подросла, не спорю. И здесь тебе огромное человеческое спасибо. Но ты не забывай только, что мне, помимо карьеры, нужно имя. Полоумный профессор – да на кой мне такие перспективы? Обесценить все мои работы разом? Одним махом? Да плевать все хотели, в каком МГУ я преподаю, какую науку веду и кого представляю. Ты хоть понимаешь, сколько времени понадобилось, чтобы... Да чтобы даже студенты – студенты, Женя! – ладно, коллеги, так ведь даже эти бестолочи пытались кусать. «Александр Витальевич, а правда?», «Александр Витальевич, а Атлантида?», «Александр Витальевич, а что вы думаете о внеземных цивилизациях?» и тому подобная ересь. У меня нет твоей бетонной шкуры, я не Железный Феликс! Да, я не меньше тебя хочу совершить что-то... Великое. Да, назови это Великим с большой буквы. И я понимаю все преференции, которые даст такое открытие. Но ты сам-то понимаешь риск? От нас даже костей не оставят, если мы вновь ошибёмся. Причём, от меня не оставят, тебе-то твоя научная карьера побоку, ты в одном шаге от политики...