Поиск. Начало. Китеж
Шрифт:
А впасть можно было бы вполне. Считайте, что до сих пор мы толком ничего и не исследовали, не видели и не открывали для себя.
Пещера была гигантской. Настолько гигантской, что в ней поместилась самая натуральная церковь из рубленых брёвен. Не часовня, нет, именно церковь, даром, что без колокольни. Даня зажёг лампады у входа в пещеру, но это так – чисто обозначить направление, чтобы не заблудиться в темноте.
Каменный пол, мощённый огромными плитами, уходил в стороны от нас, теряясь во мраке, и обрывался каменной же лестницей вниз метрах в десяти перед нами. Там было что-то вроде подземной площади, посреди которой – наверное, посреди, размеры
Мы спустились по лестнице и зашагали к церкви, зажигая по пути лампады то слева, то справа. В конце концов, аккумуляторы в фонарях надо экономить. Мало ли что?
И снова массивные двери, обитые потемневшим железом. Символы перекликались с теми, что мы видели до этого. Наверняка один и тот же мастер все двери обивал. Засова, кстати, на этот раз почему-то не было, что довольно странно, учитывая историческую любовь в нашей стране к заборам и замкам. Поэтому я просто упёрся и попытался толкнуть дверь, но та даже не пошевелилась. Памятуя о Дане за спиной, только и ждущем повода лишний раз похихикать, я потянул массивную ручку на себя. С лязгом и скрежетом, разнёсшимся по всему залу и заполонившим собой каждый уголок гигантской пещеры, дверь крайне неохотно подалась, сдвинувшись ровно настолько, чтобы можно было пролезть внутрь.
Вся церквушка, вернее, церковь, состояла из всего одного помещения. Напротив входа, у дальней стены, возвышалось что-то, напоминающее иконостас, но только напоминающее, ибо сюжеты рисунков были немного... странными, больше похожими на жертвоприношения, нежели классическую иконопись. Хотя стилистика полностью совпадала с привычными глазу иконами.
Перед «иконостасом» – именно так, в кавычках - и по бокам, вдоль стен, в два-три ряда стояли скамьи, чередуясь с лампадами. А в центре помещения – язык не поворачивался называть это церковью – стоял большущий каменный стол, выбитыми рисунками на нём похожий на саркофаги, уже встреченные нами ранее.
– Хм... – подал голос у меня за спиной Даня. – О как.
– Согласен.
– Это очень... необычная церковь, – Ольга тоже не удержалась от комментария. – Так и должно быть? Или это из какого-то переходного периода от язычества к христианству?
– Душа моя, я в этом понимаю ещё меньше тебя. Давай как-то после об этом всём подумаем?
– Тем более, мозги мы на берегу оставили, в Петрозаводске, – вступился за меня Даня.
– Тогда давайте в темпе, что ли? Мне не нравится церковь. И под землёй. И церковь под землёй тоже.
– Минус на минус не отрабатывает?
Вместо ответа Ольга двинулась к ближайшей лампаде и чиркнула зажигалкой. А я озадачился вопросом – сколько времени нужно, чтобы масло в лампаде высохло? Я помню про масла для дерева, они полимеризуются за несколько то ли суток, то ли недель. А вот это, горючее, куда более жирное? В пещере было очень сухо, даже в горле немного першило. Предположим, что воды в смеси нет от слова совсем. И что это значит? Когда крайний раз наполняли лампады? Ну, пусть месяц. Ну, два, ладно. Что здесь, что под Ладогой, что под горой... Нет, бытовых знаний решительно не хватает. Так не угадаешь, когда ждать гостей.
Между делом мы обнаружили ещё два «иконостаса» на боковых стенах.
Зато на левом картинка была куда как живописнее и увлекательнее. Там мужика резали. Ножами. Двумя. Хороша церковь, согласны?
Аналогичный бедолага, только без бороды, возлежал на каменном столе, точь-в-точь таком, что стоял посреди помещения. Толпа вокруг что-то голосила, сжимая в руках свитки-свёртки, а мужик в это время, распахнув одинаково широко и рот, и глаза, раскинул руки, по которым водили ножами два других типа, аналогичных гомонящей толпе. Рядом с ним на столе стояла чаша, наполненная чем-то кроваво-красным, напоминающим вино. Ещё несколько мужиков в балахонах держали над лежащим какую-то слоёную плиту.
В письмена по бокам я не вглядывался – один чёрт, ни черта не пойму. Но венчало все три «иконостаса» изображение бородатого воина с копьём и щитом, стоящего в одной и той же строгой позе по стойке «смирно». Надпись над головой гласила что-то типа «Олъг», хоть я в тот момент толком и не запомнил. И так голова кипела от увиденного.
И снова стеллажи, стеллажи, вдоль всех стен. Доверху забитые берестяными свитками, от пола и чуть ли не до потолка. Дааа, ребята-устроители, вам бы сюда того МЧС-ника, что давеча ко мне на работу протокол принёс – деревянная церковь, источники открытого огня, берестяные же свитки в большом количестве. Осталось только угольную или древесную пыль добавить, и всё, никто не уйдёт обиженным.
Мы добавили к зажжённым лампадам наши фонари, дав максимум света на «иконостасы». Я быстро отснял все три и отправил Москалёву, благо связь всё ещё чудесным образом работала аж в «четыре жэ».
Для очистки совести мы наугад выдернули несколько свитков со стеллажа. Даня попытался было их развернуть, но береста лишь крошилась под пальцами, не оставляя возможности прочитать ни единой буквы из написанного там, настолько всё обветшало.
Огонь в лампадах то и дело колыхался, бросая причудливые тени по стенам. Мы еще несколько минут потолкались внутри, я сделал снимки рисунков на столе посреди церквушки. Даня упорно портил свиток за свитком, а Ольга всё пыталась понять значение изображений на «иконостасах», буквально ногтями пробуя их на прочность. Зачем-то. Надо – значит, надо, я не мешал женской логике, ибо пытаться понять то, что находится за верхним пределом нашего интеллекта невозможно, сколько ты не бейся. Вот и нечего время тратить на заведомо непостижимое.
Телефон молчал, умных мыслей ни у кого так и не возникло, а время уходило. Значит, что? Правильно, пора двигаться дальше. Москалёв тоже молчит, получается, ищем ещё подсказки. Или направления. В общем, ищем Китеж.
Я вполголоса позвал Даню и Ольгу. Даня кивнул, а Ольга просто начала задувать лампады возле своей стены. Я сделал шаг вправо к ближайшему для себя светильнику, тоже намереваясь задуть огонь, как внезапно дверь в церковь заскрипела, открываясь. Из проёма в нас ударили лучи, по меньшей мере, полудюжины фонарей, и мы замерли в тех же позах, что приняли за мгновение до этого. Откуда-то из-за пучков света чётко, чуть ли не литературно, ударило басом в контраст тишине: