Поиски счастья
Шрифт:
Выходит из шатра Омрыквут.
— Почему не спится вам, беспокойные люди? — он подозрительно оглядывает их! «Разный народ съехался…»
— Льды близко, спешить надо.
Омрыквут провожает их недоверчивым взглядом. «Беспокойное время, — думает он, — Таньг, эти двое, какой-то парень еще». Где он видел его? Всю ночь этот Тыкос не давал покоя голове Омрыквута. Что-то далекое, но знакомое напоминал ему сын Тымкара. Но стар Омрыквут, ослабела память, а узнать позабыл.
— Много чукчей уходит, мало живут, — сокрушается Вакатхыргин. — Вымрем, исчезнем…
— Это так: совсем обезлюдел Уэном.
Старик останавливается.
— Ты много видел, Тымкар, Рассказывай чукчам. Пусть думают. Лиши их покоя. Тогда найдут дорогу, прогонят американов, убьют Гырголя. Рассказывай! Пусть захотят жить, как в сказке!
— Стану! Сам думал так. — Голос Тымкара от волнения стал хриплым. — В голове твоей верные думы, — тихо заканчивает он.
Лицо у Тымкара строгое, взгляд ясен. Лоб пересекла глубокая морщина.
Стойбище безлюдно. Только хозяин, страдающий бессонницей, маячит у шатра. Но дни его сочтены. Их не продлит большое стадо. Оленями готовится безраздельно завладеть Гырголь. Давно ждет он смерти тестя.
Вакатхыргин и Тымкар расходятся по шатрам.
Утро холодное, мрачное. Неприветлива тундра без солнца.
С севера мчатся рваные облака. Причудливы, страшны их узоры. Кажется, вот сейчас обрушатся тучи вниз, все сомнут, захватят и поволокут за собой по сырой и угрюмой тундре.
Поднимается ветер. Чукчи встревожены: ветер пригонит льды, не застрять бы здесь со своими байдарами! Идет торопливый обмен. Береговые отдают связки ремней, лахтачьи шкуры на подошвы, моржовый и нерпичий жир для отопления. Кое-кто привез табак, трубки. Взамен получают шкуры оленей на зимнюю одежду, камусы для теплой обуви, жилы — нитки, туши оленей.
Тыкос — в долине Вельмы. Там с девушками дочь Кайпэ собирает ягоды. Он идет ей навстречу.
— Здравствуй!
— И-и, — игриво отвечает она (невысокая, ладная, на щеках вспыхивает румянец) и, опустив голову, проходит мимо. Неподалеку другие девушки; они понимающе переглядываются.
Тыкос красив и строен. Какая же девушка не захочет его в мужья! Сердце его бьется часто. Он не видит мрачного неба, потемневшей, суровой тундры. В его юной голове зреет план: он приплывет сюда через год, припасет разных товаров отцу девушки, в крайнем случае он отработает за нее. Она станет его женой.
Эх, Тыкос!.. Твое счастье, что наступает время новой жизни — свободной и справедливой, когда ты сможешь без подарков и отработки жениться на любимой девушке. Родись ты раньше — твои мечты остались бы несбыточными. Разве ты не знаешь, что отец дочери Кайпэ — Гырголь? Зачем ему твои подарки? Разве он отдаст дочь бедняку? Он хочет выдать ее за Енока, сына Канкоя, стаду которого нет числа.
Тыкос весел. Он уверен, что она станет ждать его, хотя они не говорили об этом: он понял ее взгляд. Напевая, Тыкос торопится к стойбищу. Там возле байдары уже суетятся люди.
Не спеша, девушки тоже повернули назад.
Тымкар с утра потерял сына и ту, которую он накануне принял за Кайпэ, Он уже обменял свои заготовки и теперь бродит по стойбищу, переходит от одной группы людей к другой. Всюду торговля1 сосредоточенные лица, спешка.
— Однако, где же старшая жена Гырголя? — смущенно спрашивает он подростка.
— Кайпэ? А вот стоит у яранги.
У яранги — невысокая морщинистая женщина.
Тымкар всмотрелся. Неужели? Неужели это Кайпэ? Он почувствовал, как кровь прилила к щекам; затуманило взор. Оглянулся. Никто не наблюдал за ним, но Кайпэ уже скрылась в яранге.
Сутулый, седеющий, он стоял, не зная, как поступить, что сделать. Щемило сердце, кровь стучала в виски, глаза увлажнились. «Кайпэ, — беззвучно шептали губы, — Кайпэ, Кайпэ…»
— Какомэй! — глядя на него, как на глухонемого или сумасшедшего, воскликнул какой-то чукча, стоя рядом. Он сзывал людей по просьбе таньга, но этот чукча его не слышал.
— Тагам! Таньг зовет всех!
Тымкар еще больше ссутулился и пошел за посыльным.
Кочнев собирал людей, чтобы выбрать делегата на зимний съезд бедноты в Уэлен. Конечно, не поднимись ветер, собрать чукчей было бы нетрудно, но сейчас все спешили: одни — отплывать, другие — выменять у них нужные товары.
Гырголь ходил недовольный. Эти осенние ярмарки с береговыми чукчами в известной мере конкурировали с ним. Уже много лет все нужные оленеводам заготовки он получал от Джонсона и за них брал в тундре пушнину или оленей, если для расплаты с ним не хватало пушистых шкур. Гырголь был уверен, что он помогает жить всем оленеводам Амгуэмской тундры. Правда, еще упирался старик Канкой, но скоро его стадом завладеет сын Енок…
Представителю губревкома удалось все же собрать порядочную группу оленеводов.
— Советская власть, — говорил он по-чукотски, — несет счастье всем угнетенным народам. Она…
Чукчи слушали его, раскрыв от удивления рты. Кочнев говорил о причинах плохой жизни бедных оленеводов и охотников, о том, что при новой, народной власти бедняки получат оленей и вельботы, выгонят шаманов и американских купцов, будут у чукчей дома для больных, дети будут обучаться грамоте, парни смогут жениться без отработки за будущую жену, и обо всем, что следовало сказать и во что искренне верил Иван Лукьянович.
«Даже думать об этом невозможно», — рассуждали некоторые чукчи.
«Однако, есть слухи, что Ван-Лукьян — правдивый таньг. Людей от смерти спасает, помогает чукчам и плату никогда не берет, — эти слухи давно растекались по тундре. — Он обещает хорошую жизнь».
«Правильно говорит Ван-Лукьян, — думал Элетегин. — Надо такую жизнь! Также надо убить Гырголя».
Кутыкай и Кеутегин, с которыми ночью беседовал уполномоченный губревкома, переглядывались.
— Старикам не надо будет добровольно умирать, — говорит Кочнев.