если люди то мёртвые, живые только деревьясреди вереска и камнейи колодцев в землеблизость к деревьям и к мёртвыместь ещё птицы и зверии подземные рекиесть ещё дети с глазами колодцев в землеи старухи покрывшиеся древесной коройнищие которым птицы приносят хлебно отчего я не вижу тебя………я ребёнок и зверь и мертвец что подходит к тебевслепую нащупывая экранмежду тобой и темнотой лесовне-человеческая
моя любовьнаполняет кофейню водою подземных рекзатопляет кровью из тобой нанесённых ранзвери и птицы приходят тебя спроситькак ты мог и дети с глазами колодцев в землепоют о стране которую мы не спаслисотворённой для нас и старухи в древесной корепоют о предательстве и убийстве любвинищие протягивают тебе принесённый птицами хлебэто хлеб той земли которой теперь уже нетэто свет её принадлежащий намэто сладчайшая из заповедей блаженствно эту песнь этот хлеб и распавшийся свети теченье подземных рек и венозную кровьи вопрос на который ты не даёшь ответты не слышишь не видишь
Землекопы
(песенка)
испытание сенью цветущей пока из низин выходятчёрствых земель чёрные землекопыиз-под суглинка бьёт костяное солнцетам, далеко, за Якутией, ещё дальше, где дикая мать живётподнимается пламя в вянущих травах и проступаютсолнца на шее и оголённых ключицахтаёжные кедры скрывают свою кручинуи низвергнута нежная мальва сапогами тенейизверженье из сна как из сана священногопока догорает азбука от арбуза до яблокаподнимается ветер несущий прах тех, кому мыподчинялись как в бочке дегтярной в чёрном трудедо иссушения крови в огненную рудудо низвержения грубого мальвы в поляхмы землю копали и рыли но больше не будемтам, далеко, за Якутией, ещё дальше, где дикая мать живёт
«Пение стёкол; насурьмлённые ветви…»
Пение стёкол; насурьмлённые ветвинад прудами снегов.Обмороженный палисадник —цветение трещин меж пальцев.Удар посоха ледяного,что цветёт к снегу псалмов.И овраги разверзнуты между домами,как между людьми.И тянутся к лесу, как нижние тропык последнему многоэтажному домуна отшибе у лесав провинциальном закате.Форпост самозабвенной нежности,верящей, что и осиновый кол зацветёт,напитавшись соками сердца.Молодые осинки взойдут над нами.Ржавая ряска покроет прудынестерпимой весной.И оттает замёрзший вскленьмой дворец в колодце.
«Замёрзла вода…»
Замёрзла вода,превратилась в небесное тело.Мириады январских цветов раскрылись —на первый взгляд белых, но послетысячекратно ярких:устрично-розовых, цвета кирпичной пыли,базарного огня, бедра испуганной нимфы,цвета весёлой вдовы и влюблённой жабы,гиацинты, гелиотропы, гвоздики,голубиные шейки.Цветёт иудино древо,горит кардинал на соломе, и смотрят в упорглаза куропатки.Небо давленой брусники, московского пожара.Щёки твои щиплет парнасская роза.Мысли мои пелёсы, как у паука, замышляющего преступление.Отвратительны, как рвота императрицы.А ты —прекрасен, как фернамбук,умопомрачителени на плечах твоих лежитрозовый пепел.
«на суходольном лугу мерцание снега…»
на суходольном лугу мерцание снегатри родника здесь берут исток из лунного светана голове ангела в сумерках медуница купавкапо пояс в талой воде в ранах твоих весенним знамениемв крыльях другие простые травы и звёздная плазма в ладоняхоттуда где не знают земли и воды из иных лабиринтовявление ангела в зимнем лесу где тень убийцы бродилаи тень жертвы и новой жертвы и снова убийцы и жертвына белых холмах могильников разорённых дикими ангеламина каждом перья каменные ключи ледяная кровьи тот кто слагает в снегу псалмы и поёт чуть слышнона вымышленном языке похожем на все языки забытьястранные и чужие так пели те что исчезли с лица землитолько курганы блаженные острова на запад уплывшие богихолмы аббатств с саркофагами королей и валлийские камнинебесная гармония и смерть лира и лук рядом с намимерцающий звон оперённый снег наконечники стрелот которых ты прячешься в каменный грот под сугробамии пьёшь свою тёплую кровь пока завершится войнаи ты научишься наконец понимать слова этой песни
MIX
многолюдные моллыгостиницы аэропортыфлуоресцентные розыcorruptio звёзду меня есть сто белых бильярдных шарови палка дзенского мастерав конце концов я уеду отсюда в Магадан или Белгравию
«свечение снега морских рыб и планктона…»
свечение снега морских рыб и планктонасвечение минералов насекомых гниющих деревьевснег полный рыб снег морской и речной как жемчугза окнами больного где бедности бычий пузырьего имена на аптечной латыни в старых лечебникахнасекомые у соплодий его и в коленных чашахв его северных морях кальмары хватают блеснуразглядишь ли ты снежное море за снежным лугомкак горы за облаком облако за горамиснежники высокогорий испещрённые иероглифами покровытело зверя и тело человека полное звёздной плазмыего отрицание подобное смеху иезуитовпламенеющих в трещинах каменных пней антарктидыесть уровень моря ниже которого только небои граница вечных снегов за которой только живые цветыэто падение в живые цветы опыление детством и сновапролетит над головой иероглифом красота стая диких утокснова в горячке дворы снова неимоверны бухтыогромны цифры и хищны как птичьи когти и рвут на частисреди звёзд оленьи рога и стреляет ружьё отцаи миллионы рыб выходят на берег берут портфели надевают очкии миллионы растений нисходят в море вниз головойи плавники прорастают из тел животных и человек сияеткак будто в пронизанной светом келье в час смерти святогои старый лекарь читает лечебник у одра больногопока его тело становится звёздным теломпока темнеют горы за облаком сгущается облако за горамии становится видно снежное море за снежным лугоми становятся понятны иероглифы на горах и собственной кожепока в бедной комнате у лампы кружат ночные мошкии нет снега но только осыпаются живые цветы сирении мальчик встаёт чтобы жить и выходит в сенипосле болезни и в звёздах оленьи рога и горят огнёмиероглифы на горах и на коже худого теласветлеют горы за облаком розовеет облако за горамидалеко отошла граница вечного снега бедностьстала радостью и тело легко бежит среди цветов и трущобоставляя за собой звёздный шлейф мельканием грязных пяток
