Пока горит свеча
Шрифт:
Скрипнула дверь. Лидия с порога уяснила ситуацию и вмиг приняла решение:
— Леня, спасибо за книгу, в среду занесу…
Была еще какая-то суета, разговоры, все — мимо, мимо…
Она, только она, такая же — и в чем-то неуловимо другая, — похудела, прическу изменила? — со строгим, ожидающим взглядом, и эта тишина в квартире, и все зависит от него, от его слов — или ничего не зависит?
…Упреки, обвинения и извинения, и горький, терпкий вкус обиды, и жалкие слова, и злые слова — словно буря трясла обоих, и теплая тяжесть
— Боря, по-моему, ты опаздываешь на конференцию…
— Мама, по-моему, в последние десять лет я сам знаю, что мне делать…
Замолчала круто, обиженно, неслышно сновала по квартире, что-то переставляя, перекладывая… Кликнула Томку, собака, ошарашенная радостью внеочередной прогулки, подметала хвостом пол в прихожей… ушли.
Распространенное заблуждение стариков — будто они все знают и все предвидят. Будто они — островки в бегучем потоке времени.
А время бежит, бежит, все меняя. Кажется, давно ли — пепелил взглядом телефон, ждал чуда-звонка? А теперь — тому же телефону — мысленный приказ: молчи! Нишкни! Вроде и нет тебя!
И отключить нельзя, и трубку положить нельзя, шеф, словно собачку на цепочку, посадил: «Я буду звонить, возможно, вы мне еще понадобитесь…»
Очень, очень возможно. В последних работах половина расчетов — его, Бориса. Но кто про то знает? Для всех это Прохоров, ого! И когда собственная защита еще зыблется в сиреневом тумане… Но разве им это объяснишь — Олегу, Витьке? Сохранился в них еще этот студенческий наив — «стучи в барабан и не бойся!»
Дррз! Тьфу! Дернулся, словно ошпаренный. Вот что значит — нервы на вздержку!
Ну, поори, поори… А если не брать трубку? Уже, мол, в пути.
А если это шеф — и действительно потребует, вызовет, займет, создаст несокрушимое алиби?
Все-таки это был Витька. Обрушился без предисловий:
— Ты что, околпел?
И дальше — открытым текстом…
— Крикун, ты хоть выслушай, — попробовал поговорить как с человеком, — ты же знаешь, мой старик…
— Не прячься за своего старика, он у тебя сухопаренький, твои собственные плечища — торчат… Ты что, хочешь, чтоб Олежку забодали при твоем блистательном неучастии? Ты же обещал, медуза!
— Ну, обещал, но мой старик…
— Да пошел ты со своим стариком!
— Я тебе все объясню, не кипи…
Начал и осекся: Лидия дома! И когда вошла, давно? Слышала?
Невозможно было придумывать, оправдываться под этим взглядом. Смотрит, как на букашку под стеклом, — с брезгливым любопытством.
Борис нажал на рычаг, пусть Витька подумает, что разъединило, перезванивать ему некогда, сейчас там начнется…
Но и здесь началось. Не смолчала, спросила:
— Ты не пошел на конференцию?
Как будто и так не видит, что не пошел!
Борис ответил, сдерживаясь:
— Викентий сказал, что будет звонить, я ему зачем-то нужен…
Грациозно откинулась в кресле — Борис невольно, зло залюбовался: королевская пластика! С ленцой, но четко, раздельно — сформулировала:
— Жидкость принимает форму сосуда, в который она налита.
Борис взвился, как подстегнутый:
— Ненавижу этот тон! Я тебе не мальчик и не мячик! Не подопытный и не подследственный!
— Твое красноречие неистребимо… Жаль, что его не хватило для дела — как всегда.
Он еще попытался довести до сознания, втолковать:
— Пойми: есть направления и школы, есть учителя и ученики…
Перебила:
— Да, ты многому научился у своего пролазистого шефа…
И тут он окончательно сорвался — в крик, в жестикуляцию, пытался вбить в эту каменную голову, что он и успеть не мог, такой выдался день сумасшедший.
— Вот, проверь по часам, где, когда, что? Смотри сюда!
…Узорные стрелки стали углом. В голове — муть. Круги перед глазами. Шеф в кресле.
— Викентий Львович, простите, закончим в следующий раз, спешу…
Выцветшие, со зрачком-буравчиком, насторожились глаза.
— Знаю, знаю, конференция… Бесконечно малые открытия в области бесконечно малых… Докладчик — аспирант Букреева… Ох, Иван Аристархович… друг детства, враг отрочества… выпускает своего боевого конька… Вам обязательно надо быть на этой конференции?
Шеф любит задавать вопросы, не требующие ответа. Вот и это — вопрос-указание. Напоминание о скромном своем начальственном желании — чтоб его аспирант не лез в драку. До поры…
До какой поры!
И как смотреть в глаза Олежке? Витьке? Договорились ведь — двинуть скопом… Сколько же те — академические лысины — будут носиться со своими идейками, вышедшими из употребления еще в докибернетическую эру?
— Обязательно. Надо. Быть, — отчеканил, глядя прямо в бесцветные глазки. И они заморгали, заслезились даже…
— Хотите по-своему — не рано ли?
— Простите, опаздываю! — крикнул уже на бегу.
Бежал, ловил такси, возносился в скоростном лифте…
В зале захлопали, когда он запаленно ворвался в двери. Не ему — президиуму: только-только рассаживались.
Борис тут же начал строчить записку, чтобы дали слово, чувствуя в себе злое вдохновение: ох, выдадим сегодня!
Конференцию объявили открытой…
Шикарные фотообои, мебель темного дуба, на полках всяческие экзотические безделушки — не расставлены, а словно бы небрежно раскиданы. Кабинет впечатлял, хозяйка его — тоже.
Прекрасно, когда женщина одевается без этакой заявки: «Смотрите здесь, смотрите там!» Жемчужного отлива блузка, юбочка «Буффало-Билл», кольцо из перламутра — все было как бы прирожденным, и прическа — лишь оправа для нежной смуглоты лица. И разговор — без раскачки, сразу к делу: