Пока меня не было
Шрифт:
У этого состояния есть один несомненный плюс – полная изоляция и абсолютная сосредоточенность на себе. Такой концентрации внимания трудно достичь усилием воли или тренировками – это жизненная необходимость, которая учит тебя с безжалостностью самого строгого наставника. Люди исчезают с твоего горизонта. Ты начинаешь понимать, что за каждым из них стоит некое обременение, которое тебе сейчас вынести не по силам, и это очень важное осознание действительной ценности общения. Болезни удалось прижать меня к стенке, вынудив сделать выбор. В такой ситуации невозможно ошибиться или солгать. Инстинкты подсказывают тебе единственно верный путь к спасению – бегство.
Ты бежищь от себя, от родных, бежишь из собственной страны, от судьбы, выпрыгиваешь из собственной шкуры. Ты словно каскадер перепрыгиваешь с одного товарняка на другой, мчащихся в противоположных
Вот уже три года как я вернулся из Америки в Россию, но так и не решился начать жить здесь полноценной жизнью. Я словно замер, остановился на границе, не желая делать окончательный выбор. И дело не в том, что я люблю Америку больше России – я ее не люблю, но в то же время мне не хочется полностью принадлежать ни одной из стран; я знаю как требовательна и деспотична бывает эта любовь, доводящая человека до самопожертвования – я не собираюсь терять рассудок по доброй воле в свои годы, большую часть которых я посвятил тому, чтобы выбраться из-под груза навязанной мне обреченности, упакованной в обертку, на которой веселятся герои отечественных мультфильмов. Чем гениальней рисунки, скрывающие ужас, тем тверже камень, в которое превратится твое сердце, когда ты вырастишь. Я люблю Россию, как единственную в своем роде страну, гражданство которой мне невозможно утратить. Я лишь хочу слегка отклониться от пожирающего человеческие жизни вектора ее истории, от которого веет ледяной могилой, подвалом, кровью миллионов ее солдат погибших на полях брани, в которых вязнут все обывательские мечты о покое, за который невидимые глазом мздоимцы требуют отдать свою душу вместе с потрохами домочадцев.
Едва ли можно обмануть судьбу, но я все же постараюсь. Я – таракан, готовый забиться в щель, чтобы избежать рекрутского набора.
Если бы мне предлагалось выбрать себе родину, я бы остановил свой выбор на Австро-Венгрии, и не беда, что такой страны больше не существует.
Как все-таки хорошо застрять где-то между. Выбрать себе золотую середину и основать на ней свое царство. Забившись в щель шевелить в темноте усиками, копя знания и дожидаясь смены эпох: когда-то да должна настать эпоха межумочных тварей, выбравших себе покорное существование на границе света и тьмы.
Итак, главное из всего вышеизложенного то, что сегодня я проснулся, встал на весы и весы показали восемьдесят пять с половиной килограммов. Это говорит о том, программа детокса начала давать результаты, я возвращаюсь к своему привычному весу, но уже в несколько ином качестве человека, пережившего искушения и метаморфозы, которые сопуствовали моему возвращению в Россию три года назад.
Мне хотелось бы стать своего рода насекомым, а не человеком, поскольку у человека слишком много обременений и ограничений. У него слишком сложно устроен пищеварительный тракт, он слишком нацелен на потребление, он падок на всякого рода искушения и подвержен слабостям и болезням. Не случайно эмигранты второй волны уделяли такое значение разнообразию сортов колбас на витринах буржуазных магазинов. У насекомых нет друзей, нет родины – у них есть среда обитания, которой они органичены, и где созданы отличные условия для их выживания и размножения.
Если я заговорил о размножении – это хороший знак. Вчера я заснул только после укола анальгина, но сегодня мои мысли уже оторвались от источника боли.
Однажды я пережил сильнейшее вздутие живота и мне пришлось обратиться за экстренной помощью в местный госпиталь.
К тому моменту, когда дело дошло до УЗИ, я напоминал себе роженицу. Рядом со мной сидела супруга, я лежал без штанов на столе, прикрытый полотенцем, живот блестел от нанесенного на него геля, позволяющего улучшить картинку на мониторе. Исследование проводил молодой симпатичный американский доктор, и я даже воображал, что он сейчас мне назовет пол моего ребенка, ради которого я терпел все эти многочасовые страдания. Я попросил супругу сделать фотографию, но доктор вежливо отказался от этой чести, тем самым лишив меня документального свидетельства одного из самых интимных моментов в моей жизни. То был один из сильнейших приступов панкриатита, но докторам так и не удалось установить истинной причины моих страданий, практически лишивших меня рассудка.
Тогда я не смог оценить всех преимуществ этого метода борьбы с рациональным началом в себе. Но шаг за шагов, боль приучила меня к практике самоочищения. В чем я уверен наверняка – по доброй воле я бы ни за что не согласился на то, чтобы пройти эти испытания – мне бы просто не хватило духа.
За мудаками возвышался прекрасный лес, но мудакам удавалось искустно его скрывать.
Конечно, я не был в Берлине, возможно там все иначе, и, как знать, обратись бы я за помощью там, то меня бы вылечили, особенно если бы я сделал это вовремя, но так уж случилось, и нечего пенять на то, что нормального сообщения с Берлином в мою молодость не было, и с тех пор прошла, прокатилась целая бездна времени, и я уже свыкся как-то со своим состоянием, которое приобрело хронический характер и стало чем-то вроде черты моего характера – скверной, надо признать, черты, за которой уже и характера-то и не видно, как за мудаками леса.
Да только, к счастью, все это так называемое мое прошлое в какой-то момент от меня отвалилось, вместе со всем тем, что составляло содержание моей жизни, освободив меня от того, что обыкновенному человеку дороже всего: семьи, родителей, родственников, друзей, детей, оставив меня совершенно одного, чуть ли не в одной рубашке, в которой я должно быть появился на этот свет, и мне в тот же миг стало легче, и такой глупой и не нужной показалась мне моя прожитая на чужой манер жизнь, в которой я изо всех сил старался быть тем, кем я не являлся, что и жалеть не о чем. А, следовательно, мне немедленно нужно начать все с чистого листа, и не то, чтобы я сам себе это внушил, а так уж само собой сложилось. Цель же этого планирования в том, чтобы прожить оставшееся мне время максимально счастливо, с полной отдачей и в полное свое удовольствие, разумно избегая бед, болезней и несчастий, на которые в молодости мы плюем, как на неизбежные следствия своих ошибок на пути к цели, но поскольку никакой цели у меня нет, кроме счастливой жизни, то и ошибок быть не должно. Довольно с меня тех, что уже были наделаны. Одним словом, похоронив свое прошлое, я похоронил и всех, кто в этой церемонии участвовал, стоял рядом, сочувствовал или проклинал, копал могилу, или просто случайно проходил мимо. Похоронив мух, я похоронил и котлеты, и перешел на здоровое питание. Отныне имеет смысл только то, что служит моей главное цели, а то, что никак ей не отвечает, выброшено без сожаления вон. Такова природа стариков – они слишком эгоистичны, потому что понимают, как мало у них осталось времени и сил.
Какая прекрасная философия, какой прекрасный лес, как же я этого прежде не замечал?
В последнее время в моей жизни ничего не происходит. Я так этим заворожен, что даже не стремлюсь ничего делать. Почему бы не позволить жизни течь в своем русле?
Почти каждую ночь снятся дети, во снах они маленькие, и я чувствую радость от близости к ним, но сегодня снилось, будто я дома, они заняты своими играми, но ко мне не подходят, а я молча за ними наблюдаю и тоже ничего не предпринимаю, чтобы обозначить свое присутствие или выразить какое-то чувство или отношение к ним. Это была такая долгая пауза: я наблюдал за тем, как они играли, но не приближались, и я чувствовал что им в тягость мое присутствие. Так или иначе, этот сон точно отражает сложившуюся ситуацию. Они все еще слишком малы, но в то же время, я уже не участвую в их жизни, а только наблюдаю за ней издалека, словно чужой человек.
В этом суть моего состояний – отчужденность от всего самого близкого и родного. Я не стремлюсь ее преодолеть, я словно застыл в этом состоянии, которое только углубляется. Я не строю никаких планов на будущее воссоединение, я знаю, что его не будет. Я держу паузу, и это позволяет мне рассмотреть ситуацию в подробностях – никакая эмоция не влияет на ее фон и я дорожу этой возможностью видеть вещи такими, какие они есть. Такая острота зрения доступна только тем, чья принадлежность к миру утратила физические свойства, я стремлюсь продлить это состояние, выдерживая паузу настолько, насколько это позволяют возможности сна. Так я проваливаюсь из одного сновидения в другое, переваливаюсь через них, качусь кубарем по пустынному полю, наматывая на себя покрывало забвения, отдаляясь от всех, с кем меня по недоразумению связывала жизнь.