Пока мы лиц не обрели
Шрифт:
Но наяву, в отличие от сна, кроме страха, я испытывала еще и боль, которую ничто не смогло бы облегчить. Мир разлетелся вдребезги, и мы с Психеей оказались на разных его осколках. Горы и моря, безумие и болезнь, сама смерть не смогли бы так безнадежно разлучить нас, как это. Боги, это все боги… всюду они. Они украли ее у меня. Они не оставляют нам ничего. Догадка озарила меня, как вспышки молнии в кромешной ночи. А разве она не достойна, подумалось мне, того, чтобы уйти к богам? Разве не там ей место? Но печаль накатывала вновь, как огромная черная туча, и скрывала от меня этот проблеск понимания.
– О Психея!
– вскричала я.
– Прошу тебя, вернись! Где ты, милая сестра? Вернись!
Она устремилась ко мне и заключила в свои объятия.
– Майя, сестра моя, я здесь! Не надо, Майя, я не вынесу этого! Я…
– Ты… ты мне как дитя, как мой собственный ребенок. Да, ты здесь, я чувствуютебя, но ты так далеко! И я…
Она отвела меня туда, где мох рос гуще, и усадила на мягкий дерн. Затем, словами и ласками, она утешила меня как могла. И подобно тому как посреди бури или битвы вдруг наступает затишье, так и горе мое ненадолго улеглось. Я не слушала того, что она говорила, - сам звук ее голоса, любовь, звучавшая в нем, согревали мой слух. Голос ее был слишком низкий и глубокий для женщины, и от этого каждое слово становилось таким весомым и горячим, словно это было не слово, а прикосновение руки. Глубинное тепло этого голоса исходило из самых недр земли. Таким теплом пригоршня спелого зерна согревает ладонь руки.
Что она говорила мне?.. Она говорила:
– Может быть, Майя, ты тоже научишься видеть, как я. Я буду просить его,умолять его, чтобы он научил тебя. Он поймет. Он предупреждал меня, когда я просила его об этой встрече, что все может выйти совсем не так, как я хочу. Но я даже недумала… Простушка Психея… так он зовет меня… но я не догадывалась, что ты несможешь даже увидеть. Наверное, он знал об этом. Он нам скажет…
Он? О нем-то я совсем и забыла или, по крайней мере, перестала думать, после того как Психея впервые сказала мне, что мы стоим у ворот дворца. А теперь она каждый миг говорила о нем, ни о ком другом, кроме него, как это делают все молодые жены. И тут что-то во мне ожесточилось, ощетинилось колючим льдом. Так (как я узнала позже) часто случается на войне, когда безликие "они" или "враги" вдруг превращаются в человека, стоящего в двух шагах от тебя и намеревающегося тебя убить.
– О ком это ты говоришь?
– спросила я, подразумевая: "Зачем ты говоришьмне о нем? Какое мне до него дело?"
– Но я же тебе все объяснила, Майя. Я говорю о нем, о моем боге. О моем возлюбленном. О моем муже. О хозяине моего дома.
– О, это невыносимо!
– вскричала я и снова вскочила на ноги.
Она произнесла это так ласково и с таким внутренним трепетом, что я пришла в бешенство. И тут (словно луч света просиял во мраке) я вспомнила свои первые мысли по поводу Психеи. Она сошла с ума, это несомненно. Это просто безумие, и ничего больше. И я сойду с ума, если поверю ее словам. Стоило мне подумать так - и даже дышать стало легче, словно из воздуха долины исчез наполнявший его священный ужас.
– Хватит, Психея!
– сказала я строго.
– Где этот бог? Где его дворец? Все это
– только твои грезы. Где он? Покажи мне его! Как он выглядит?
Она оглянулась и сказала очень тихо, но так серьезно, словно все, что было сказано до сих пор, и вполовину не так важно, как это.
– Ах, Оруаль!
– вздохнула она.
– Даже я еще ни разу не видела его - пока. Онприходит ко мне только под покровом священной тьмы. Он сказал, что я не должна
– пока - видеть его лицо или знать его имя. Мне запрещено приходить со светом вмои - в наши - покои.
Когда она подняла глаза и я заглянула в них, я увидела там непередаваемое, невыразимое счастье.
– Все это тебе померещилось, - сказала я громко и резко.
– Не смей большеповторять эту чушь. Встань. Нам пора…
– Оруаль!
– перебила меня она с царственным видом.
– Я не солгала тебе ниразу в жизни.
Я сразу снизила тон, но слова мои были по-прежнему холодными и колючими:
– Нет, я не хотела сказать, что ты лжешь. Просто твой рассудок повредился,сестра. Ты бредишь. Ты пережила такой страх, ты была совсем одна, потом еще… онидали тебе этот напиток. Но мы тебя вылечим.
– Оруаль, - сказала Психея.-Что?
– Если все это - только мой бред, как я смогла прожить здесь столько дней?Неужели ты думаешь, что я питалась одними ягодами и спала под открытым небом?Неужто мои руки так исхудали, а мои щеки так ввалились?
Я бы с удовольствием солгала ей и сказала бы, что так оно и есть, но это было невозможно. С головы и до пят она просто источала красоту, жизненную силу и здоровье. Неудивительно, что Бардия пал перед ней ниц, как перед богиней. Даже лохмотья на ней только подчеркивали ее красоту, а кожа отливала медовым, розовым и палевым, подобно слоновой кости, и выставляла напоказ все ее совершенство. Она даже (хотя это все же мне только показалось) стала выше. Ложь умерла у меня на губах, и тогда Психея посмотрела на меня с легкой тенью усмешки в глазах. Когда сестра смотрела так, она была особенно прелестна.
– Видишь?
– сказала она.
– Все это правда. И именно поэтому… да нет же,выслушай меня, Майя, - именно поэтому все будет хорошо. Он сделает так, что тыпрозреешь, и тогда…
– Я не хочу!
– закричала я, так низко наклонившись к Психее, что это выглядело почти как угроза. Устрашившись моего гнева, Психея отшатнулась.
– Я не хочу.Ненавижу, ненавижу, ненавижу. Понятно?!
– Но почему, Оруаль, почему? Кого и за что ты ненавидишь?
– Да все это ненавижу - не знаю, все! И почему - ты знаешь! Или знала. Этот…этот… - И тут то, что она успела рассказать о нем (как же поздно я до этого додумалась!), сложилось в ясную картину.
– Этот твой бог, который приходит под покровом тьмы… и тебе запрещено видеть его. Ты говоришь, священная тьма? Тьфу, да тыживешь, как прислужница в Доме Унгит. Тьма, боги, святость… От этого так и несет…
Чистота ее взгляда, прелесть ее, исполненная сострадания и в то же время безжалостная, лишили меня на мгновение дара речи. Слезы брызнули у меня из глаз.
– О Психея!
– рыдала я.
– Ты так далеко. Слышишь ли ты меня? Я не могу дотебя дотянуться. О Психея, сестра моя! Ты когда-то любила меня… вернись ко мне!Какое нам дело до богов и их чудес, до всех этих ужасных, мрачных вещей? Мы жепростые, смертные женщины. Вернемся туда, где мы были счастливы.
– Но, Оруаль, подумай - как я могу уйти? Здесь мой дом. Здесь мой муж.
– Муж! И ты зовешь его так?
– сказала я с отвращением.
– Если бы ты только знала его, - вздохнула она.
– Ты любишь его? Ах, Психея!
Она не ответила мне, но щеки ее покраснели. Ее лицо, все ее тело были ответом на мой вопрос.
– Тебе надо было пойти в жрицы Унгит!
– выкрикнула я в бешенстве.
– Ты должна была жить вместе с ними - в темноте, там, где пахнет кровью и ладаном, там, где бормочут молитвы и разит паленым салом. Тебе бы там понравилось - во мраке, среди невидимых и священных вещей. Тебе и дела нет, что ты покидаешь меня… что ты изменяешь мне. Что тебе наша любовь!