Покаяние

Диас Элоиса

Хоакин вернулся в спальню. Паула сидела на том же месте.

– Знаешь, я тут подумал, – сказал он с деланой беспечностью, – не звони Галанте. Не хочу его втравливать в эту историю без крайней нужды.

Паула машинально кивнула.

– И закрой за мной дверь.

И он выскочил из дома, пока жена не заметила, что он плачет.

7

2001 год

Среда, 19 декабря, 11:15

В подвале, где проводили допросы, связь была неважной – на телефоне у Альсады высветилось только две палочки, – и все же он набрал номер Паулы. Послышались долгие гудки, а затем – приветствие автоответчика. Наверное, занята домашними делами и не слышит.

Альсада оставил ей сообщение: «Querida [10] , это я. Утром так торопился, что совсем забыл кое-что тебе рассказать. Не хотелось тебя беспокоить, но так вышло, что по пути из дома я наткнулся на соседского кота и… – Тут Альсада отвернулся к стене и понизил голос: – Спрятал его у них в саду, в гриле, чтобы он Соролье на глаза не попался. – Инспектор покосился по сторонам. Эстратико все не шел. – Знаю, знаю, что ты скажешь. Можешь перезвонить мне попозже и накричать, если хочешь. Но ты ведь и сама знаешь, что творится с Сорольей, стоит ему только завидеть этого самого кота. Воздуха ему хватит. Я проверил. Сможешь его освободить, пока Тересита не хватилась? Ладно. Спасибо. Люблю тебя. Пока».

10

Дорогая (исп.).

Наконец молодой полицейский появился в коридоре.

– Ну и где он? – осведомился Альсада.

– В допросной номер три, – доложил Эстратико.

– Надеюсь, бегать за ним не пришлось? – поинтересовался инспектор, хотя Эстратико, судя по виду, мог обогнать большинство людей на планете, даже не запыхавшись.

– Я застал его в здании – у него смена еще не кончилась, – пояснил помощник комиссара. – Я бы хотел кое-что с вами обсудить, сеньор, пока вы…

– Позже, – отрезал Альсада и хотел уже было открыть дверь с надписью «tres» [11] , выведенной мелом, но вдруг замер. – А в каком он вообще настроении?

11

Три (исп.).

– В Кастексе был спокойным. А когда я последний раз к нему заглядывал, он весь взмок, но сидел тихо.

– Отлично. – Альсада двинулся к двери.

Человек невиновный, угодив в допросную, до хрипоты орал бы о собственной невиновности. Во всяком случае, пока не убедишь его в обратном. А раз консьерж никакого сопротивления не оказал, выходит, не так уж он и чист – во всяком случае, не на сто процентов. Рыльце в пушку. Если задержанный взмок, значит, почти дошел – на допросах Альсада предпочитал среднюю степень прожарки.

Эстратико выступил вперед, загородив инспектору путь.

– Эстратико, не надо. Нет у нас сейчас времени на разговоры, – одернул его Альсада.

– Знаю, сеньор. Но дело в том, что его адвокат еще не прибыл.

– О чем ты? – Альсада обвел его внимательным взглядом. Эстратико словно стал выше ростом. Куда девалась его неловкая сутулость! Парень распрямился и смотрел с вызовом. Глазам своим не верю.

– Я все сделал, как нас учили, – пояснил он. – С самого начала я был с ним обходителен. Предложил воды. Посидел с ним немного в камере, чтобы получше его изучить. Попытался вызвать у него доверие, понимаете?

Что ж, это объясняет, почему у федералов такие низкие показатели раскрываемости.

– Но стоило мне задать первый вопрос – и он точно язык проглотил. Тогда я позвонил Помаде.

– Что-что?

– Позвонил в службу государственной юридической помощи.

– Эстратико, я в курсе, кто такой Помада. Послушай, у нас правда нет на все это времени.

Давно ты ему звонил?

– Но процедура требует…

– Ну заладил! Неужели не видно, что он виновен? Его обязанность – это двенадцать часов пялиться на дверь и записывать каждого, кто заходит в здание и покидает его. Вот, по сути, и вся его работа. И прошлой ночью он видел, как эта женщина…

– Норма.

– Да, Норма. Спасибо… – Альсада старался не потерять мысль. – Так вот, он видел, как Норма Эчегарай – возможно, не по своей воле – выходит из здания, – но и палец о палец ударить не соизволил! Просто сидел и смотрел на дверь, пока ты не приехал. А может, подсчитывал dolaritos [12] , которые ему всучили, чтобы он в нужный момент отвернулся. Так что, как бы ты ни втирался к нему в доверие, сам он доверия не заслуживает – если только ты мне не собираешься сообщить, что он слепой. Такой будет врать тебе в глаза, пользуясь тем, что ты уважаешь закон. Кстати сказать, с чего ты так всполошился? Я только задам ему парочку вопросов. Помада мне для этого точно не нужен.

12

Долларчики (исп.).

С математикой-то у всех порядок, особенно у молодежи. Альсада всегда исходил из этого. Он где-то читал, что в Боснии люди сразу же после знакомства прикидывают год твоего рождения – не из праздного любопытства, а чтобы понять, чем ты занимался во время войны. Мог ли по возрасту держать в руках оружие? И если да, на чьей стороне сражался? Даже Эстратико, прямой и честный Эстратико, и тот наверняка уже догадался, где был инспектор в 1970-е, каково было служить в полиции в те дни. Тут не надо быть семи пядей во лбу.

– При всем уважении, сеньор… – произнес Эстратико чуть ли не со стыдом в голосе. – Если мы пойдем на это, станем совсем как они.

Овладев собой, Альсада тихо ответил:

– Сынок, ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

О, это молодое, смышленое, основательно подготовленное поколение – до чего же Альсаде хотелось в него поверить. Но их чопорность, честность, их безукоризненное поведение выглядело несколько демонстративным. Пожалуй, непреднамеренно – просто давала о себе знать их полная уверенность в собственной правоте. Эти ребята любили делать заявления о том, что закон един для всех и что все сложилось бы иначе, будь у руля они. Уж они-то точно ничего подобного не допустили бы.

А на самом деле тот же Эстратико и шагу не смог бы сделать без инструкций. Откуда ему знать, каково это – допрашивать человека, которому нечего терять, или обнаружить зверя в себе самом и стянуть ему пасть намордником. Каково просыпаться от кошмара и понимать, что это вовсе не сон, а воспоминание.

– Понятия не имеешь, – повторил он.

Альсада наклонился вперед и похлопал Эстратико по плечу:

– Ничего с ним не случится. Стой тут и смотри. Учись, как дело делается.

– Доброе утро, сеньор. Я – инспектор Альсада, – произнес он и решительно протянул консьержу ладонь.

Но тот так и остался сидеть на стуле, скрестив руки на груди.

Ладно. Будь по-твоему.

– Как пожелаете. – Альсада придвинул поближе металлический стул, усеянный шрамами от наручников, и сел по другую сторону стола, напротив задержанного.

Тому на вид было лет тридцать. Точно не из Буэнос-Айреса. Индейские черты, так что, возможно, с севера. Эль-Чако?

– Вы новости смотрите? Видели баррикады, протесты? А своими глазами? Я вот сегодня утром по пути на работу проезжал мимо такого. Жуткий хаос, правда? Знаете что…