Показания Шерон Стоун
Шрифт:
Холодок прошел по спине Семика.
– Спроси у Буренковой! У косенькой этой спроси тоже…
– А я уже спрашивал. Да говорить не хотел. Вслух-то.
Семик занервничал:
– Чего ты спрашивал? Чего она сказала?
– Плохая новость, брат, – трезво и холодно сказал Темик. – Не фурычит у тя.
– Брось, друг. Не могла она такое сказать.
– Ну, извини…
– Врешь! А у тя точно не пашет!
Темик крепко сует обнаглевшему товарищу в рожу кулак, Семик отлетает.
– У кого
– Да у тя! Давай я подженюсь, друган! Я – профпригодный!
От следующего удара по фейсу он отбегает по другую сторону гроба.
Темик надвигается.
– Вот оно чего! – Достает нож. – Вальс Мендельсона, значит, слышишь? Кремлевским небожителем хочешь стать, как говорят…
– Темик, не подходи! Ща гроб катану! Стой на месте!
– Катай! Но я тебя ща к Амфитамину отправлю. Ты меня знаешь.
– Темик, катану!
– Катай!
Семик, бурно крякнув, сталкивает гроб на Темика.
Глухой стук, из гроба вываливается Амфитамин. Вернее, верхняя половинка, что осталась от него.
– Вишь, катанул! – визжит Семик.
– Да я тебя ща за Амфитамина… За Григория-то!
Он отбрасывает нож, голыми руками идет на Семика и наваливается. Завязывается нешуточная возня. Наконец Темик заваливает друга на живот, садится сверху и начинает стучать головой Семика об пол.
– У кого не пашет? У тя самого не пашет! Давно тя надо было замочить… еще в 91-ом… Да пожалел!
Неожиданно Семик вырывается и заваливает Темика. Точно также начинает стучать друга головой об пол.
– На кого ты руку поднял? – истошно визжит Семик. – Я тя из помойки вытащил, забыл? Я тя с Амфитамином познакомил, забыл?
Тем временем вошел молча дворецкий. Сама скорбь.
Он укладывает Амфитамина в гроб и пытается в одиночку втащить гроб на постамент.
Друзья смущенно поднимаются, помогают поставить гроб на прежнее место. Дворецкий удаляется. Сама скорбь.
И тут же Темик подбирает нож, а Семик отбегает по ту сторону гроба.
– Темик, брось нож, ща гроб катану!
– Катай! Похуй!
Семик, крякнув с поросячьим визгом, опрокидывает гроб на Темика. Глухой стук. Половинка Амфитамина опять вывалилась из гроба. Темик отбрасывает нож и снова с голыми руками идет на друга.
– Сема, ты чего с Амфитамином сделал? Ты чего с уважаемым человеком сделал?
Наваливается, опять завязывается борьба, в результате которой Темик заламывает Семика лицом вниз.
Входит дворецкий и затаскивает гроб без покойника на прежнее место. Самого Амфитамина он (кряхтя по-стариковски) подтаскивает к гробу, кладет лицом вверх, сдирает со лба впечатавшуюся винтовую пробку, протирает платочком лицо и, вздохнув, удаляется, не мешая последнему прощанию.
Друзья поспешно укладывают Амфитамина в гроб.
Так прошла эта беспокойная ночь – в пьяных шараханьях, с кем не бывает.
…Утро смотрится гармоничнее. Да и солнце давно бьет в окна, облака летят в небе быстрокрылые и легкие, зовут в лазурные путешествия наше воображение…
Пьяные друзья миролюбиво стоят у гроба, штаны спущены; они довольно яростно мастурбируют над гробом друга.
– Ну, на Амфитамина у нас всегда стоит, правда, Сема? На эту падаль! Считаю, что правильно ему задницу оторвали! Хотел нас на отсос поставить, сучонок!
– Да мы тебя сами ща запидарасим! Скажи спасибо, что задницу тебе вовремя оторвало! А то бы ща не избежать позора!
– Точно, Сема! Только это и спасло его – оторванная задница! А так – быть ему петухом!
– Я его еще в 92 году хотел заказать. Сам знаешь, где он мне дорожку перебежал… да что дорожку! Магистраль! Ну, шакал был… Шакалюга…
– Точно, Сема, – отвечает Темик.
Потом удивленно спрашивает:
– Вот скажи почему так? На бабу не дергается, а на дерьмо всякое сразу – огурец?
…Молча входит дворецкий, платочком стирает с лица Амфетамина двойной эякулят и выходит. Сама скорбь, юдоль печалей…
Довольно некрасивые стоны нарастают – это близится к вершине удовольствия Трегубова. Впрочем, на пике оргазма она затихает и забывается, закрыв глаза. Проходит минута, вторая…
– Там у тебя было здорово.
– У меня больше двух лет не было мужчины.
– Зачем доводить себя до такого состояния?
Трегубова пожала плечами:
– Страх. Я всегда боюсь пустоты, которая открывается после секса.
Она улыбается слабыми губами:
– Здравствуй, пустота!
Закрывает глаза, как будто бредит.
– Этот страх опять наплывает. Вот… Опять… Это был секс – и больше ничего. Больше ничего. Неужели я такая безнадежная уродина, Чепель?
Она плачет.
– Я не люблю тебя, лопоухий урод.
В ее голосе глухая агрессия; и она нарастает.
– Легче будет тебя застрелить, чем попытаться полюбить… Кажется, так… Да, кажется так…
– Попробуй…
На насмешливых губах Чепеля играет улыбка – превосходство самца.
– Наверно я могла бы выстрелить разочек. До первой крови. Говорят, кровь отрезвляет.
– Не только. Бывает, что появляется вкус действовать дальше.
– Нет, я не такая.
– Откуда ты знаешь? Ты хорошо знаешь себя?
Трегубова пожимает плечами. Звонит по телефону.
– Роман… Чертог сиял… – Она сухо рассмеялась. – Принесите мне.
Чепель озадаченно повторил:
– Чертог сиял…
– Говорят, любовь – это безумие. Проверим?
С улыбкой продолжает:
– Чертог сиял. Гремели хором… Ну да.