Покер с акулой
Шрифт:
И он принялся выкрикивать цифры. Один из милиционеров довольно сильно пнул несчастного.
– Не смейте его бить! – возмутилась я.
Но менты не обратили на меня никакого внимания. На помощь к ним подбежали несколько человек в штатском и быстро-быстро поволокли рыдающего парня в глубь отделения. Послышался лязг замка, я уставилась на капли крови, ярко выделявшиеся на светлом линолеуме.
– Неприятная сцена, – раздался голос.
Возле кабинета стоял мужчина лет сорока, тот самый, что выпускал меня из обезьянника.
– Да уж, – вздохнула я, – порядки тут
Мужчина сел возле меня и вытащил сигареты.
– Разрешите?
Скажите, какой джентльмен! Я кивнула.
– Меня зовут Илья Николаевич, – представился он.
– Очень приятно, Евлампия Андреевна.
– Так вот, уважаемая Евлампия Андреевна, вас никто не арестовывал.
– Как это?
– Просто задержали для выяснения личности, и я приношу свои извинения. Попытайтесь понять, нашими сотрудниками руководили лучшие чувства.
– Да уж, хорошо хоть не поколотили, как этого несчастного заключенного.
– Во-первых, он не заключенный, а подследственный, – пояснил Илья Николаевич, – во-вторых, он убил молодую женщину с особой жестокостью, просто перерезал горло, как барану, а в-третьих, никто его не бил. Сам ударился мордой о стол, пьян был, ничего не помнит!
Я усмехнулась, слова об «унтер-офицерской жене, которая сама себя высекла» были мне хорошо знакомы с детства.
– Он правда сын Бурлевского?
– К сожалению, – вздохнул Илья Николаевич.
– Лампа, – завопила Катерина, – машина ждет!
Я побежала на зов, судорожно повторяя про себя телефон, который выкрикнул парень.
Дома первым делом я стянула воняющий чем-то кислым костюм и, надев халат, вышла на кухню. Там пила чай довольно полная девушка с красивыми белокурыми волосами.
– Вот, – велела Катюша, – знакомься, это Валентина, впрочем, можно звать ее просто Тина. Поживет пока у нас недельку-другую.
Тина подняла большие томные карие глаза и улыбнулась. Обычно люди от улыбки хорошеют, но эта девушка стала похожа на гиену. Круглые щеки, тонкие губы и довольно большие уши. Мне она сразу не понравилась. Интересно, кто такая?
Желая узнать подробности, я вошла в спальню к ребятам и спросила у Юли:
– Кого к нашему берегу прибило?
Девушка вздохнула:
– Понятия не имею! Катерина привела ее с собой.
Подробности мы узнали только около полуночи, когда гостья спокойно заснула.
– Тина отправилась в Москву на заработки из Кашинска, – принялась разъяснять Катюша, – нанялась делать ремонт, и тут ей стало плохо.
– Она строитель? – поинтересовалась Юля.
– Нет, учительница младших классов. Только в Кашинске безработица, вот ее подруги и подбили обои клеить.
– Странно, – протянул Сережка, – раз больная, чего поехала.
– А она не знала о болезни, – бестолково объясняла Катя, – первый раз приступ случился. Мы оказали помощь, но идти ей некуда. Подружки уже уехали, родственников или знакомых в Москве нет.
– Пусть домой отправляется, купим билет, – влез Кирюшка.
– Ты бы спать шел, – велела Юля.
– Обязательно купим билет, – кивнула Катя, – только она еще очень слабая, может не доехать. Пусть недельку у нас поживет.
– Катя в своем репертуаре, – фыркнула Юля, – надеюсь, эта убогая не задержится у нас на год, как баба Маня, которую ты тоже на пару деньков из жалости приволокла.
– Еще Зина, которая все время после завтрака громко рыгала и в туалете воду не спускала, – вздохнул Сережка.
– А Наташа, – захихикал Кирюшка, – помните Наташу?
– Еще бы, – прошипела Юлечка, – как не помнить! Бегала по коридору в одном халатике до пупа и перед Сережкой голым задом вертела!
Я промолчала. Между прочим, меня Катя тоже подобрала на улице, когда я, желая покончить с собой, прыгнула под ее «Жигули». Так что не имею никакого морального права осуждать других. Хотя упитанная, даже толстая Валентина с делано сладкой улыбкой мне совершенно не понравилась.
В понедельник, когда все разбежались, я заглянула в комнату к гостье. Та мирно спала, выставив из-под одеяла не слишком чистую ногу.
На кухне было тепло, собаки и кошки толкались возле плиты, ожидая раздачи завтрака. Быстренько накормив и тех и других, я посмотрела на часы – девять. Модный продюсер, наверное, мирно почивает в кроватке… Делать нечего, придется разбудить. Но в трубке неожиданно прозвучал бодрый голос:
– Слушаю.
– Господин Бурлевский?
– Да.
– У меня есть сообщение от вашего сына.
– Говорите.
– Желательно при личной встрече.
– Приезжайте, Орликов переулок, до одиннадцати успеете?
– Обязательно.
Бурлевский мигом отключился, я бросилась одеваться. Потом окинула глазом мойку, забитую доверху грязной посудой, и написала записку: «Валентина, будьте добры, уберите на кухне!»
Орликов переулок находится недалеко от станции метро «Красные Ворота». Когда-то она называлась по-другому – «Лермонтовская». Интересно, чем не угодил великий поэт новым властям? Походив немного по кривым старомосковским улочкам, я неожиданно вышла на нужный дом, большой, явно построенный в начале века. В подъезде – невероятная красота. Прямо от дверей вверх по широкой, похоже, мраморной лестнице идет красная дорожка. У ее подножия высятся кадки с пальмами, сбоку – стол, за которым сидит безукоризненно одетый парень. Серый костюм, светлая сорочка, подобранный в тон галстук, лацкан украшает значок «Студия ФеБу».
Значит, Бурлевский дал мне адрес офиса, а не квартиры.
– Вы к кому? – крайне вежливо, но настороженно поинтересовался охранник.
– Я договорилась с господином Бурлевским…
– Да-да, – закивал парень, – второй этаж, комната 24.
Я потопала по дорожке, оставляя черные следы.
Коридор второго этажа тоже оказался застлан ковром, но на этот раз зеленым. Мои сапоги успели оставить всю грязь на лестнице, и нежно-салатовое покрытие осталось чистым. Двадцать четвертая комната представляла собой огромное помещение, одну из стен которого сплошь занимали фотографии эстрадных артистов с нежными надписями и клятвами в вечной дружбе. Я невольно стала читать автографы.