Покер с акулой
Шрифт:
– Почему?
А действительно, почему? Мое детство прошло с властной, авторитарной мамой. Я очень ее любила и всегда слушалась. В нашем доме существовала целая система запретов. Например, мамуся не разрешала грызть семечки. Объяснялось это просто – данный продукт не приносит никакой пользы детскому организму, только забивает желудок. И вообще все карательные меры объяснялись заботой о здоровье. Телевизор нельзя смотреть после девяти вечера, будет плохой сон, покупать еду на улице нельзя – можно отравиться, рыбные консервы в томатном соусе – отрава, детективы – гадость, читать
Мама любила меня безмерно и мечтала о том, как хорошо, правильно и красиво стану я жить, превратившись из маленькой девочки во взрослую женщину, обязательно красавицу, умницу… На алтарь любви мама положила все. Сначала выучила дочурку на арфистку, потом выдала замуж… Но получилось у нее с точностью до наоборот. Арфу я ненавидела, мужа терпеть не могла, делать ничего не умела, а на красавицу не походила, даже использовав весь арсенал косметики… Слава богу, на пути встретилась Катя, и я постепенно стала превращаться в нормального человека. Вот только иногда мамочкино воспитание все же дает себя знать. А правда, почему нельзя запаковывать ботинки вместе с книгами? Должно же быть хоть какое-то разумное объяснение!
– Обувь грязная, ты попортишь хорошие издания, – нашлась я.
– Кроссовки чистые, – стоял на своем Кирюшка, – и потом, не на всю же жизнь я укладываю, тридцать первого переедем, и все!
Я подумала, что ослышалась.
– Тридцать первого декабря? В Новый год? С чего ты взял, будто переезд назначен на этот день?
– Мама ходила в транспортную контору, – пояснил Кирка, – и ей сказали, якобы с первого января цены на услуги возрастают втрое. А нам ведь еще и грузчики нужны! Хорошо еще, что нашлась свободная бригада, велели быть готовыми к часу дня.
Я слегка успокоилась. Если в 13.00 мы начнем перебираться, то часов в пять закончим. Ехать недалеко, даже успеем распаковать посуду и накрошить «Оливье». Кстати, о кастрюлях…
Быстрым шагом я влетела на кухню и ахнула. На полу красовался огромный ящик, метра полтора длиной и около двух шириной. В нем грудой были свалены тарелки, чашки, сковородки, вилки и чугунные котелки…
– Тина! – завопила я, наливаясь злобой. – Тина!
– Да, – пробормотала она, всовывая голову в дверь, – чего надо?
Я обратила внимание на то, что ее губы опять перепачканы шоколадом, и каменным тоном спросила, указывая на ящик:
– Что это?
– Как что? – оторопела гостья. – Упаковка с посудой.
– Это не упаковка, а гроб с посудой! Неужели не понятно – нельзя складывать фарфор вместе с чугуном!
– Подумаешь, – фыркнула девица, – и так доедет! Близко совсем, сверху подушкой придавим и порядок!
У меня не нашлось аргументов для возражений.
До трех утра я перекладывала чашки, тарелки, рюмки и бокалы, тщательно заворачивая каждый предмет в газету. По счастью, в комнате у Сережки и Юли нашлась целая кипа старых, пожелтевших изданий. Накормив всех ужином и дождавшись, пока домочадцы улягутся спать,
К утру вся хрупкая столовая утварь была надежно упрятана. С чувством выполненного долга я прилегла на диван, не постелив белье. Мопсихи моментально затеяли драку за место у моего лица, но у меня не хватило сил их прогнать.
Из приятного сна меня вырвал нечеловеческий вопль. Я села и потрясла головой. Интересно, отчего я сплю одетой на неразобранном диване? Ах да, собирала посуду и жутко устала. Но что случилось с Сережкой?
– Кто? – орал парень. – Кто?
Покряхтывая, я побрела на кухню. Там уже толпились недоумевающие домочадцы, кошки и собаки.
– Кто? – не утихал Сережка, тыча пальцем в собранные мной коробки. – Кто?
– Ты недоволен, как сложили посуду? – поинтересовалась я.
Но парня словно заело.
– Кто? – тупо повторял он. – Кто?
– Интересуешься, кто сделал данное богоугодное дело? Я.
– Лампадель, – взвыл Сережка, – сейчас убью!
– Ну ничего себе, – разозлилась я, – полночи потратила на чашки! Между прочим, никто даже не помог! Все преспокойненько дрыхли, а я трудилась, как пчелка! Каждый предмет в бумагу обернула.
– Где ты взяла газеты? – неожиданно тихо осведомился Сережка.
– У тебя под кроватью.
– Ты уничтожила архив, я собирал его несколько лет!
– Архив? – вырвалось из моей груди. – Пыльные, грязные листочки?
– Я откладывал самые интересные рекламные объявления, – чуть не зарыдал парень.
– Так зачем ты держал его под кроватью? Разве это подходящее место для архива?
– Мне так было удобно, – ответил Сережка.
Я в растерянности молчала. Юлечка подошла к коробке и развернула пару тарелок.
– Не стоит убиваться, – пробормотала она, – Лампа ничего не порвала.
– Вот-вот, – воспряла я, – я заворачивала в целые страницы, даже лучше стало, пыль с них стряхнула. Переедем на новое место, я посуду аккуратненько разверну и отдам тебе архив в целости и сохранности!
– А, – махнул рукой Сережка и выскочил в коридор.
– Не обращай внимания, – успокоила меня Юля, – он про этот архив давным-давно забыл.
После того как вскипел чайник, мы вспомнили, что посуда упакована и пить не из чего. Но тут Кирюшка приволок штук десять картонных стаканчиков с надписью «Кока-кола». Мы повеселели, проглотили кофе с бутербродами и разлетелись по делам.
Перспектива получить семь тысяч от Бурлевского радовала меня чрезвычайно, тем более что гонорар, обещанный Олегом Яковлевичем Писемским за розыск жены, скорей всего мне не достанется. Я была почти на сто процентов уверена, что Ксения Федина – это Татьяна Митепаш, каким-то образом сменившая имя и фамилию. Только установить местонахождение Татьяны, кажется, невозможно. Честно говоря, я надеялась, что хоть какой-нибудь свет на эту темную историю прольет бывшая жена Бурлевского…
От полного отчаянья я решила пойти в дом умершей и порасспрашивать соседей. Вдруг кто-то видел Татьяну и случайно знает, где ее искать.