Покинутая царская семья. Царское Село – Тобольск – Екатеринбург. 1917—1918
Шрифт:
Я со своей воспитательницей стоял возле самой беседки на молу. Мое сердце учащенно билось от радости и волнения.
– Сейчас, сейчас я увижу государя, государыню и всех, всех!
Это было для меня несказанной радостью. В беседке произошло движение. Все становились по местам. Нарядная группа дам слева, а представители власти, города, губернии и различных учреждений справа.
На лицах всех заметно было волнение. Я смотрел на свою мать. Она стояла с букетом дивных чайных роз среди собравшихся дам. Легкий румянец залил ее щеки. Она была совершенно спокойна, но в ее чудных глазах проскальзывало внутреннее невольное волнение. И.А. Думбадзе в походной парадной форме отдавал последние распоряжения.
Напряженно смотрю на этого
Красавец «Штандарт» медленно подходит к молу. Все затихло в напряженном ожидании. С молниеносной быстротой был спущен покрытый красной дорожкой трап.
Начальствующие лица поднялись наверх с рапортами.
Но вот, вот…
Государь в белом морском кителе, за ним государыня в белом платье, наследник в матросском костюме и великие княжны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия медленно сходят с трапа. За ними следуют лица свиты.
– Смир-р-р-но!
– Слушай, на караул!
Слышится команда, щелкнули винтовки. Музыка заиграла: «Боже, царя храни!»
Громовое «ура!» раздалось по молу и волнами стало передаваться по всей набережной.
Чарующая улыбка играла на лице государя. Его глаза были полны величественной красотой и бесконечной добротой.
Я впился глазами в государя. Я видел, как моя мать, низко склонившись в глубоком поклоне перед государыней, передала ей букет.
– Здорово, виленцы!! – слышится тихий, спокойный голос государя.
– Здравия желаем, ваше императорское величество! – несется в ответ.
Раскаты громоподобного «ура!» заглушают все. Под звуки церемониального марша рота молодцевато проходит перед государем. Их величества садятся в экипаж, который медленно трогается в город. За ними следуют экипажи великих княжон и экипажи свиты.
Кортеж открывают, очищая дорогу, несколько конных татар в расшитых золотом куртках на великолепных конях, за ними в фаэтоне, стоя во весь рост, едет Иван Антонович. В глазах его блестят слезы неизъяснимого счастья.
Толпа вплотную идет с царскими экипажами. Нигде на пути всего следования не видно ни одного городового, ни одного полицейского чина. Здесь этого не нужно. Государь у себя дома.
Путь следования кортежа засыпается цветами. Величественное пение родного гимна тысячной толпой сливается в один гул с перезвоном колоколов церквей. На всех лицах написано невыразимое счастье. А кортеж все удаляется.
И вскоре на высоком флагштоке в Ливадии взвился огромный императорский желтый штандарт с черным орлом посредине. Их величества въехали в свое имение…
Так в 1909 году Ялта встречала своего державного повелителя и своего любимого царя!
Я помню, как мой покойный отчим весь сиял от счастья, рассказывая нам в кругу семьи о том, как были довольны их величества устроенной им встречей. Для него лично пребывание царской семьи в Крыму было тяжелым нравственным мучением. Он страшно нервничал, беспрестанно беспокоясь о безопасности их величеств, терял аппетит и скверно спал по ночам. В его кабинете, кроме городского, появились еще два телефона: один, связывающий его с дворцовым комендантом генерал-майором свиты его величества Дедюлиным, моим дальним родственником, приходившимся моему деду племянником, благороднейшим и прекраснейшим человеком, искренно преданным их величествам, а другой – с исправником М.И. Гвоздевичем, талантливейшим человеком, сделавшим блестящую карьеру из простых урядников и бывшим правой рукой И.А., являясь, в сущности, главным центром охраны их величеств.
В этом году царская семья жила в последний раз в так называемом старом дворце, небольшой двухэтажной деревянной постройке, совершенно устаревшей и бесстильной, выкрашенной в коричнево-красный цвет.
Дворец имел плоскую крышу, обнесенную балюстрадой, а верхний этаж – большие балконы, поддерживаемые колоннами, делавшими комнаты нижнего этажа абсолютно недоступными для солнечного света и бывшими благодаря этому очень сырыми. Обстановка дворца была более чем скромная, а белая столовая напоминала скорее оранжерею.
Но все же дворец был по-своему красив, особенно благодаря многолетней глицинии, густо разросшейся по стенам и окутавшей его нежно-зеленой листвой. Во время ее цветения дворец был очарователен. Еще издали привлекал он внимание разнообразием оттенков и цветов от нежно-лилового до темно-василькового.
Свита жила в нескольких, также мало удобных, старых домах. Освещение в Ливадии в это время было керосиновое, дворец же освещался старинными масляными лампами.
Но отсутствие элементарных удобств нисколько не повлияло на их величества, и они были счастливы представившейся им, как им казалось, почти неограниченной свободой. Целые дни они проводили на воздухе, гуляя по обширному вековому Ливадийскому парку, а иногда и вне его, делая прогулки по окрестным горам. Государь много ездил верхом. Как часто приходилось мне видеть его совершенно одного, прогуливающегося с палочкой в руках в виноградниках неподалеку от нашего дома!
Когда мы, дети, играя около дома, видели издалека белое пятнышко на фоне сине-зеленой листвы высокого виноградника, распланированного в идеальном шахматном порядке, мы с криками:
– Государь! – как бешеные бежали к нему, желая хоть на минутку увидеть своего любимого царя.
Государыню часто можно было видеть в городе с великими княжнами и с А.А. Вырубовой, ее бывшей фрейлиной, с которой императрица была очень дружна, разъезжавших в простом скромном экипаже за различными покупками по магазинам. Присматриваясь к жизни царской семьи во время их первого, а в особенности во время последующих приездов, я все больше привязывался к ней, поражаясь исключительной скромности их семейного быта.
Образ жизни императорской семьи мог бы служить идеальным примером не только нашей аристократии, но и семьям среднего достатка, зачастую жившим не по средствам. В Ливадии жизнь их величеств напоминала жизнь простых русских помещиков, влюбленных в природу, в ширь бесконечных полей и прохладную тень вековых лесов.
В Царском Селе их образ жизни, несмотря на величественность окружавшей обстановки, был скромнее жизни многих командиров гвардейских полков. Обладая огромными богатствами, царская семья проживала такие средства, которые даже для князей Юсуповых, которые жили гораздо шире и более открыто, чем семья русского императора, были небольшими. Эта скромность и замкнутость жизни их величеств имела и свои невыгодные последствия. Русский народ не оценил ее. Государь, имевший все данные быть популярнейшим монархом в России, таковым никогда не был, так как народ его мало видел, а когда и видел, то большей частью бывал поражен скромной внешностью государя, иногда даже терявшегося на раззолоченном фоне яркой красочной свиты, окружавшей его. Даже настоящая внешность государя была мало известна народу, так как все те доступные ему царские портреты-олеографии были первых дней его царствования и с годами совершенно не изменялись, а исполнение таковых было настолько плохо и аляповато, что благороднейшие и привлекающие к себе черты государя искажались на них до неузнаваемости. Портреты государыни были и того хуже, портретов великих княжон почти не существовало, а когда родился наследник, то я отлично помню, что, несмотря на то что прошли года, в народе был распространен портрет государыни, державшей на руках годовалого наследника, хотя в это время последний был уже большим и резвым мальчиком. Не удивителен ли поэтому доподлинно мне известный факт, когда двое крестьян, приехавших из деревни и увидевших впервые государя, заспорили между собой, кто государь, тот ли скромный офицер с орденом на груди или рядом с ним стоявший свитский генерал в парадной форме, при ленте и с грудью, увешанной орденами.