Покинутый
Шрифт:
— Сударь, — взмолился хозяин. Он беспрерывно переводил взгляд с меня на Кристофа, от которого слышалась череда глухих звуков, как будто ему невозможно было глотать. — Прошу вас, не мучьте моего сына.
Он молил глухого.
— Где он? — повторил я.
— Сударь, — хозяин в мольбе заламывал руки, — я не могу вам сказать.
Неприметным движением кисти я вдавил клинок в горло Кристофа еще сильней и был вознагражден всхлипом. Краем глаза я видел, как мальчик еще выше приподнялся на цыпочках, и чувствовал, хотя и не видел, как тошно рядом со мной Реджинальду. Все это время я неотрывно смотрел на хозяина.
— Молю вас, сударь, молю вас, сударь, — его речь стала торопливой, а руками в мольбе он размахивал так, словно пытался жонглировать невидимым предметом, — я не могу сказать. Меня предупредили, чтобы я молчал.
— А-га, — сказал я. — Кто? Кто предупредил? Он сам? Дигвид?
— Нет, сударь, — он отказывался упорно. — Я уже несколько недель не видел мастера Дигвида. Это был… другой, но я не могу вам сказать — я не могу сказать, кто.
Эти люди, они… серьезные.
— Думаю, нам с вами ясно, что я тоже серьезный, — я улыбнулся. — Разница только в том, что я сейчас здесь, а их здесь нет. Говорите, сколько их, кто они и что им надо?
Его взгляд метался от меня к Кристофу, который, несмотря на его смелость, стойкость и силу духа, проявленную перед лицом опасности (я не отказался бы увидеть это в собственном сыне), все-таки снова всхлипнул, и это, должно быть, встряхнуло хозяину память, потому что усы его задрожали сильнее, и заговорил он быстрее — слова из него так и посыпались.
— Они были здесь, сударь, — сказал он. — Буквально час назад или около того.
Двое в длинных черных плащах поверх красных мундиров британской армии, они явились в магазин, как и вы, и спросили, где можно найти мастера Дигвида. Когда я, не подумав, сообщил им, они помрачнели и сказали, что еще несколько человек могут прийти и спросить мастера Дигвида, и если так случится, то я не должен им ничего говорить, под страхом смерти, и еще не должен говорить, что здесь были они.
— Где он?
— В хижине, в лесу, в пятнадцати милях отсюда.
Мы с Реджинальдом не проронили больше ни слова. Мы поняли, что нельзя терять ни минуты: ни на лишние угрозы, ни на прощание, ни даже на извинения перед Кристофом, которого я напугал до полусмерти — поэтому мы просто выскочили опрометью за дверь, отвязали коней, вскочили на них и погнали их с воплями вперед.
Мы скакали что было сил около получаса и одолели за это время миль восемь и всё в гору, и лошади наши стали уставать. Мы добрались до деревьев, но это оказалась лишь узкая полоска сосен, и проскакав ее насквозь, мы увидели еще полоску деревьев — на вершине холма. Тем временем земля перед нами побежала вниз, в более густой лес, потом из него, волнистая, как огромное лоскутное одеяло, составленное из оттенков зеленого: лесных массивов, лугов и полей.
Мы остановились, и я достал подзорную трубу. Лошади фыркали, а я осматривал местность, водя трубой из стороны в сторону сперва просто как сумасшедший, потому что чрезвычайные обстоятельства требовали от меня собранности, а я был слишком взвинчен.
Наконец я заставил себя успокоиться, несколько раз глубоко вздохнул, прищурился и начал всматриваться заново, на этот раз перемещая трубу по ландшафту медленно и методично. Мысленно я накинул на поле обзора сетку и переходил из одного квадрата в другой систематично и терпеливо, руководствуясь опять-таки разумом, а не эмоциями.
Тишину, в которой звучал лишь легкий ветерок и пение птиц, нарушил Реджинальд.
— Ты пошел бы на это?
— Пошел бы на что, Реджинальд?
Он имел в виду убийство ребенка.
— Убийство мальчика. Ты бы на это пошел?
— Что толку угрожать, если твоя угроза пустая? Лавочник почувствовал бы, если бы это было не всерьез. Он прочел бы это по моим глазам. И понял бы.
Реджинальд беспокойно заерзал в седле.
— Так, значит, да? Ты убил бы его?
— Правильно, Реджинальд, убил бы.
Тишина. Я осмотрел еще один сектор ландшафта, и еще один.
— С каких это пор, Хэйтем, убийство невиновных стало частью твоей подготовки?
Я фыркнул.
— Если ты учил меня убивать, Реджинальд, это еще не дает тебе права судить, того ли я убил и с той ли целью.
— Я учил тебя чести. Учил кодексу.
— Я помню, как много лет назад, Реджинальд, ты обошелся собственной формой правосудия, а не общепринятой. Это было благородно?
Неужели он слегка покраснел? И от неудобства поерзал на коне.
— Тот человек был вором, — сказал он.
— Люди, которых я ищу, Реджинальд, убийцы.
— Пусть так, — в его голосе появилось легкое раздражение, — но, похоже, твое усердие лишает тебя рассудительности.
Я опять презрительно фыркнул.
— Это твое влияние. Разве твоя страсть к Тем, Кто Пришел Раньше строго соответствует принципам тамплиеров?
— Да.
— Вот как? Ты уверен, что не пренебрегаешь ради нее другими обязанностями? Сколько ты писал, сколько анализировал, сколько читал в последнее время?
— Много, — сказал он с негодованием.
— И это не было связано с Теми, Кто Пришел Раньше, — подытожил я.
Он зарычал, как краснорожий толстяк, которому на ужин подали скверное жаркое.
— Я вроде бы еще здесь, не так ли?
— В самом деле, Реджинальд, — сказал я, потому что как раз в этот момент увидел тоненький дымок, вьющийся над деревьями. — Я вижу дым, наверное, это из хижины.
Нам туда.
И тут что-то мелькнуло на фоне густого ельника, и я разглядел всадника, скачущего в гору на дальнем холме, прочь от нас.
— Смотри, Реджинальд, там. Ты его видишь?
Я навел резкость. Всадник был к нам спиной, и расстояние, конечно, было приличным, но на миг мне показалось, что сперва я заметил только его уши. Я был уверен, что у него волчьи уши.
— Я вижу только одного, Хэйтем, а где же второй? — спросил Реджинальд.
Я уже натягивал поводья моего коня.
— В хижине, Реджинальд. Вперед.
Прошло, пожалуй, еще минут двадцать, прежде чем мы доехали. Двадцать минут, в продолжение которых я гнал коня на пределе возможностей, рискуя поранить его среди деревьев и бурелома, и оставив Реджинальда далеко позади, потому что я просто очертя голову несся туда, где я заметил дымок — к хижине, в которой я надеялся найти Дигвида.