Покинутый
Шрифт:
Я потрогал свою шею, на которой была повязка после схватки с Остроухим и болезненный след от удавки.
— Да, Эдвард, у меня есть некоторое представление о том, как ты обращаешься со своими солдатами.
Он вздохнул, сделал жест доктору Теннанту и тот удалился, опустив за собой полог палатки, а Брэддок грузно сел и положил на кровать одну ногу в сапоге, как будто предъявлял ею претензии.
— Не с моими солдатами, Кенуэй. С преступниками. Голландцы доставили нам тебя в компании с дезертиром, солдатом, который удрал вместе с товарищем. Разумеется, тебя сочли за
— А что с ним теперь, Эдвард? Что с солдатом, который был со мной?
— Это о нем ты расспрашивал, так ведь? Доктор Теннант тут доложил мне, что ты очень интересовался этим — как он выразился? — «остроухим». — Он не смог скрыть насмешку в голосе.
— Этот человек, Эдвард… в ту ночь он участвовал в нападении на мой дом. Он один из тех, кого мы ищем вот уже двенадцать лет. — Я смотрел на него внимательно. — И я обнаруживаю, что он числится в твоей армии.
— В моей армии. И что же?
— Странное совпадение, не так ли?
Брэддок и всегда был мрачным, а сейчас помрачнел еще больше.
— Почему бы тебе не обойтись без намеков, малыш, и не сказать прямо, что у тебя на уме. Кстати, где сейчас Реджинальд?
— Я оставил его в Шварцвальде. Не сомневаюсь, что сейчас он на полпути к дому.
— Чтобы продолжить свои копания в мифах и бабушкиных сказках? — Брэддок кинул на меня быстрый презрительный взгляд. Этот взгляд заставил меня испытать странную приязнь к Реджинальду и его изысканиям, несмотря на мои собственные предубеждения.
— Реджинальд полагает, что если нам удастся раскрыть тайну хранилища, Орден станет могущественным даже более, чем во времена крестовых походов. Мы получили бы способность к совершенному управлению.
Он глянул чуть устало и раздраженно.
— Если ты в это действительно веришь, значит, ты так же глуп и наивен, как он. Нам не нужны колдовство и фокусы, чтобы увлечь людей нашим делом, нам нужна твердость.
— Почему бы не использовать и то, и другое, — рассуждал я.
Он подался вперед.
— Потому что одно из них — пустая трата времени, вот почему.
Я глянул ему в глаза.
— Все может быть. Но я не думаю, что лучший способ завоевать умы и сердца людей — это казнить их, а ты?
— Опять. Ничтожество.
— И его следовало казнить?
— Твоего приятеля… прости, как его… «остроухого»?
— Твои насмешки для меня ничто, Эдвард. Твои насмешки для меня значат так же мало, как и твое уважение. Можешь считать, что терпишь меня только из-за Реджинальда — ну что ж, уверяю тебя, что это чувство безусловно взаимное. А теперь, будь добр, скажи, солдат с заостренными ушами — он мертв?
— Он умер на эшафоте, Кенуэй. Он умер смертью, которую заслужил.
Я закрыл глаза и несколько мгновений лежал так, не сознавая ничего, кроме собственного… чего? Какого-то чудовищного варева из печали, гнева и разочарования; из недоверия и сомнений. Не сознавая ничего, кроме ноги Брэддока на моей кровати и желания, чтобы можно было кинуться на него с мечом и вышвырнуть его из моей жизни навсегда. Однако, это его способ. Но не мой.
— Так говоришь, он был там в ту ночь, верно? — спросил Брэддок, и разве не было в его голосе легкой насмешки? — Он был одним из тех, кто повинен в смерти твоего отца, и все это время он таился среди нас, а мы даже не подозревали. Горькая ирония, не правда ли, Хэйтем?
— Правда. Ирония. Или совпадение.
— Осторожней, малыш, здесь нет Реджинальда, и удержать тебя от опрометчивых поступков некому.
— Как его звали?
— Как сотни солдат в моей армии, его звали Том Смит — Том Смит из провинции, больше о нем не известно ничего. В бегах, вероятно, от магистрата, а может быть, укокошил сына своего хозяина в потасовке, или дочку хозяина лишил невинности, или порезвился с его женой. Кто знает? Мы не спрашиваем. Если ты спросишь, удивляюсь ли я тому, что один из людей, которых мы разыскивали, пребывал все это время в моей армии, я скажу, что нет.
Брэддок не спеша убрал ногу с моей кровати.
— Как рыцарь Ордена, ты можешь наслаждаться моим гостеприимством и, конечно, ты вправе проводить собственное расследование. Я надеюсь, что в свою очередь я также могу рассчитывать на твою помощь в наших начинаниях.
— Это в каких же? — спросил я.
— Французы осадили крепость Берген-оп-Зом. Там внутри наши союзники: голландцы, австрийцы, ганноверцы, гессенцы и, конечно, британцы. Французы уже приготовили траншеи и роют теперь вторую линию. Скоро они начнут бомбардировку крепости. Они постараются занять ее до дождей. Они считают, что это откроет им ворота в Нидерланды, и наши союзники понимают, что крепость надо удержать во что бы то ни стало. У нас каждый солдат на счету. Теперь тебе понятно, почему мы так нетерпимы к дезертирству? Не расположен ли ты поучаствовать в сражении, Кенуэй, или месть настолько захватила тебя, что ты нам больше не помощник?
ЧАСТЬ III
1753 год.
Шесть лет спустя.
Глава 16
7 июня 1753 года
— У меня к тебе дело, — сказал Реджинальд.
Я кивнул, надеясь на что-нибудь стоящее. Мы не виделись уже давно, и мне казалось, что его просьба о встрече была не просто предлогом посплетничать да повспоминать, хотя мы и сидели теперь у Уайта за ужином с элем, и услужливая и — что не ускользнуло от моего внимания — полногрудая служанка старалась напоить нас посильнее.
Слева от нас какие-то джентльмены — печально известные «игроки Уайта» — шумели за игрой в кости, но, в общем-то, в зале было пусто.
Я не видел его с того самого дня, когда мы были в Шварцвальде, и с тех пор много чего случилось. Присоединившись в Голландии к Брэддоку, я в рядах Колдстрим участвовал в осаде Берген-оп-Зома, а потом служил до следующего года, до заключения договора Экс-ла-Шапель, положившего конец этой войне. Потом я еще побывал с ними в нескольких миротворческих кампаниях, и все это отдалило меня от Реджинальда, от которого приходили только письма — то из Лондона, то из замка во Франции. Понимая, что мои письма могут просматриваться перед отправкой, я не писал ничего конкретного, хотя в глубине души я с нетерпением ждал того дня, когда наконец сяду рядом с Реджинальдом и обговорю все мои подозрения.