Поклонение огню
Шрифт:
Едва Федор сел, как открылась дверь, и в кабинет вошел Шамиль. Он принес поднос, на котором были расставлены заварочный чайник, стаканы в подстаканниках и вазочка с печеньем, и незаметно удалился. Пока пили чай, пришли Вася и Женя, похожие друг на друга как близнецы, очевидно, из-за того, что оба были утомлены перманентным пьянством, оба с густыми, давно не стриженными шевелюрами и окладистыми неопрятными бородами.
— Ну, садитесь, братаны во Христе, — сказал Белов, указывая на стулья. — Я ваш новый пастырь, — пошутил он, а когда бомжи уселись, некоторое время изучал
Но нет, самые заурядные глаза пьянчуг. В них тупое равнодушие утративших интерес к жизни людей.
— Ну, что, господа бичи, рассказывайте, что там у вас за открытие, и как до такой жизни дошли?
Мужики встревожено переглянулись.
— А он что, из милиции что ли? — спросил у Федора тот бомж, что был помоложе, как выяснилось впоследствии, Вася. — Ты же говорил, что в доме твоем все честь по чести, анонимно и без ментов.
Федор постарался их успокоить:
— Да нет, не мент он, нормальный мужик. Вы расскажите ему свою историю, Александр Николаевич зело интересуется.
Старший по возрасту хмурый с виду бомж Женя посидел немного, помолчал, собираясь с мыслями, затем, с трудом выдавливая из себя слова, заговорил:
— Мы работали на оборонку во времена СССР. Я доктор химических наук, а коллега физик, кандидат. Занимались сверхпрочными материалами, способными выдерживать высокие температуры. Все шло как нельзя лучше, мы изобрели заказанный военными материал с заданными свойствами, и тут СССР развалился, и наше открытие никому не понадобилось. Институт закрыли, мы без работы остались. И без средств к существованию, — горько усмехнулся Женя. — При социализме были в почете, при деньгах, хоть и небольших, и вдруг оказались за бортом. Не смогли приспособиться к дикому капитализму. Ну, и забухали мы с приятелем. Дальше больше. Опускались все ниже и ниже. Семьи наши развалились. Кто ж с такими, как мы, жить будет. Вот мы друг друга с Васей и держимся, так выжить легче. Бомжевать стали. А потом в Красносибирске оказались.
— Давно бомжуем? — поинтересовался Белов.
— Лет десять уже. Сейчас вообще на мель сели, хоть волком вой. Спасибо, Федор вот приютил. Без него вообще бы крышка была.
— Документов, конечно, нет? — думая о чем-то своем, спросил Саша.
— Откуда, — ответил на сей раз Вася. — Давно лишились. Мы же и на Кавказе успели побывать. Заманили нас туда чеченцы, документы отобрали и заставили батрачить. Нас федералы освободили случайно, а документы, само собой, у хозяина остались.
— Да, помытарило вас, мужики, — посочувствовал Белов.
— Грех на Господа Бога роптать, — вставил Федор, — он нас, как Иова многострадального, испытывает, а наше дело терпеть да молиться!
Лукин вознамерился было продолжить свою проповедь, однако Саша осадил его взглядом Юпитера, и тот осекся.
Белов некоторое время сидел молча, размышляя, потом спросил:
— А что, господа ученые, хотели бы из грязи в князи выбраться?
Еще не зная, к чему клонит собеседник, бомжи переглянулись.
— А как? — спросил Вася с надеждой в голосе.
Белов побарабанил пальцами по столу и вместо ответа снова задал вопрос:
— Мозги-то свои еще не совсем пропили?
— Да вроде, нет, — неуверенно произнес Женя.
Пальцы Александра Николаевича перестали выбивать дробь, он хлопнул рукой по столу.
— В общем, так, уважаемые бичи, — сказал решительно Белов. — У меня на Красносибмете есть небольшая лаборатория. Я предлагаю вам возглавить ее и продолжить работу над созданием своего сверхпрочного материала. Все необходимое, в том числе оборудование, я вам дам. Документы справлю, предоставлю комнату в общежитии. Пока все, а там посмотрим.
В комнате на некоторое время установилась тишина — экс-ученые прикидывали, как быть.
— Надо подумать, — блеющим голосом про-тянул наконец Женя.
— Да чего тут думать, черт бы вас побрал, прости меня, Господи, окаянного! — Федор Лукин перекрестился: он был так возмущен, что даже черта помянул всуе, а этого с ним давненько не случалось. — Александр Николаевич вам дело предлагает. Привыкли, понимаешь, непотребствам предаваться, пьянствовать да лодырничать. Давайте, мужики, решайтесь.
Лукин выжидающе уставился на Васю и Женю. Те переглянулись, словно спрашивая друг у друга совета, помялись и, наконец, Вася произнес:
— Можно попробовать.
— А в чем сомнения-то? — Белов, прекрасно понимая, в чем проблема, насмешливо улыбнулся.
— В этом вот, — Женя щелкнул пальцем по горлу в чисто русском жесте, означающем прием на грудь.
— С пьянством придется завязать, — категоричным тоном изрек директор комбината. — Справитесь с собой, заживете как люди, хорошо. Heт, дам пинком под зад. Дармоедов и алкоголиков держать у себя не буду, не те нынче времена. Ну, что, согласны?
— Согласны, — вразброд ответили жертвы перестройки.
Белов пожал обоим бомжам руку и послал в баню — буквально, под приглядом Федора. Пусть начнут свое обновление с бренной оболочки, а там и душу, даст бог, подчистить удастся.
Осип Ильич Штернгарт проснулся поздно, в девять часов. Может быть, для кого-то девять часов утра покажется и не таким уж поздним временем, но для Осипа Ильича — да, ибо вставал он обычно на три часа раньше. Ну, а раз представилась возможность поваляться в постели, Штернгарт не преминул ею воспользоваться, тем более, что случалось это не чаще одного раза в год.
Осип Ильич личность известная во всем мире. Даже, можно сказать, легендарная. Он ученый, исследователь вулканов, писатель, директор Института вулканологии и геодинамики. Ему пятьдесят лет, но выглядит он значительно моложе. И не только внешне. Врачи, как-то проводившие медицинское обследование Штернгарта, дали заключение, что физиологический возраст ученого на тринадцать лет меньше календарного. А это означает, что ему сейчас не полтинник, а только тридцать семь. Пушкинский возраст. Кстати, к поэзии Штернгарт имеет отношение, он сочиняет стихи. К бардам — тоже. Пишет к стихам музыку и неплохо исполняет свои песни. Он душа любой компании.