Поколение А

Коупленд Дуглас

– А сколько у нас тут людей… э… сколько трупов? – спросил Серж.

Мы принялись считать: пилот и три пассажира. Их возраст и пол было уже невозможно определить. Зак сказал:

– Это были сотрудники новостной службы Третьего телеканала.

Диана пристально посмотрела на Зака:

– Мне только сейчас пришло в голову… Это ты их сюда пригласил, да?

– Ты о чем, Диана?

– Только не надо тут изображать из себя оскорбленную невинность. Это ты их сюда пригласил. Тебе, блядь, не хватает всемирной славы?! Мальчику хочется в телевизор?! А ведь твой дядя нас предупреждал, что ты попытаешься выкинуть что-то подобное…

– Дядя Джей с вами связался? За моей спиной? Вот

мудила!

– Кто тут мудила, это еще вопрос.

– Диана, послушай. Господи… Я не хотел, чтобы все получилось вот так. Да, это я их сюда пригласил. Но если честно, то мне нужны деньги. Нам всем нужны деньги. Я имею в виду не сейчас, а на будущее. И чем это плохо, если мы выступим по телевидению? Пусть о нас знают! Мы не можем жить в здешней Нарнии вечно! И Серж тоже знал, что они прилетят. Он сам выправил им разрешение.

Все посмотрели на Сержа, который только пожал плечами:

– Ну да. Я тоже думаю о будущем. О вашем будущем, между прочим. Вам понадобятся деньги. Я старался для вас.

– А солон в самолете откуда?

– А я что, доктор? – нахмурился Зак. – Я вообще их не ждал так быстро. Я думал, они прилетят через пару недель, не раньше.

Мы не знали, что и думать. Обломки разбившегося самолета уже догорели. Спасать было нечего, смотреть – тоже не на что. Мы поехали домой. За всю дорогу никто не сказал ни слова. Я все думал, откуда хайда узнали, что в самолете был солон. И что было бы, если бы самолет не разбился, и телевизионщики благополучно добрались до нас. Ничего интересного они бы не увидели. Мы же не люди-ромашки, и вокруг нас не вьются пчелы, горя желанием слиться с нами в любовном экстазе.

Мы уселись в гостиной и сразу, почти безо всякого предисловия, принялись рассказывать истории.

Антипризраки

Саманта Толливер

В некотором царстве, в некотором государстве жили люди, чьи души были испорчены, искорежены и выжаты досуха суровой реальностью современного мира. И вот однажды эти несчастные души восстали против подобного обращения и разом покинули тела, в которых они пребывали. А если душа покидает тело, это уже необратимо. То есть обратно она не вернется.

Однако тела, лишившиеся своих душ, продолжали жить как ни в чем не бывало. Они занимались своими обычными делами, а именно проверяли остатки средств на счетах, меняли проволочные сетки на дверях и бегали по магазинам в поисках белых махровых стопроцентно хлопчатобумажных носков. А их души тем временем собирались небольшими компаниями на перекрестках и вели долгие, обстоятельные разговоры, чтобы убедиться, что все, что с ними происходит, происходит на самом деле – и что они не сошли с ума все разом.

– То есть мы теперь призраки?

– Наверное, нет. Призраки – это духи умерших, а наши тела все еще живы.

– Тогда кто мы? Чудовища?

– Нет. Чудовища взаимодействуют с материальным миром. А мы так не можем. Мы просто летаем по воздуху, и проходим сквозь стены, и пребываем в извечной тоске и печали.

– Может, мы нежить?

– Нет. Хотя мы действительно не живые, но мы и не мертвые.

Души чувствовали себя неприкаянными и потерянными. Как домашние питомцы, пережившие разрушительный ураган, после которого у них не осталось ни домов, ни хозяев. Мир остался таким же, как был. Жизнь продолжалась. Но она продолжалась уже без них – мимо них. Они могли наблюдать, но уже не могли участвовать. Души видели, как стареют тела, в которых они пребывали раньше. Видели и ужасались тому, как это жестоко и страшно – стареть в современном мире, когда все вокруг вроде бы остается свежим и молодым.

Души никак не могли понять, почему их не отправили в рай, или в ад, или куда-то еще. Почему они так и остались

здесь, в этом мире, где у них не было ничего, кроме бесконечного перемещения в пространстве. Перемещения, которое даже не назовешь полетом, потому что полет – это радость и легкость, а радости не было. Легкости – тоже. Хотя души сами покинули тела в знак протеста, они скучали по брошенным телам, как родители скучают по выросшим детям, у которых давно своя жизнь.

И в какой-то момент души так разозлились на свою несчастную судьбу, что не придумали ничего лучше, как обрушить всю злость на мир, и – вот сюрприз! – оказалось, что всякое действие, заключавшее в себе заряд ярости, приносит вполне ощутимые реальные результаты. Как бы сама собой падала и разбивалась посуда, хлопали двери, вылетали оконные стекла, портились данные на жестких дисках компьютеров, взрывались лампочки в осветительных приборах.

Души вновь получили возможность взаимодействовать с миром живых.

Душам это понравилось. С каждым днем их способности к взаимодействию становились все лучше и лучше. Теперь души могли глушить двигатели в автомобилях и включать сирены пожарной тревоги. Делать так, чтобы у людей подгорала еда и скисало молоко. Выводить из строя аппаратуру на космических спутниках и превращать пресную воду в соленую. Они научились использовать грозовое электричество, чтобы устраивать лесные пожары. Они узнали, что ярость – это красиво. Что у них остался единственный путь к созиданию: путь разрушения. Что единственный способ вернуться в реальный мир – это пробиться в реальность с боем.

И они принялись крушить все, что могли сокрушить. Это была настоящая война, но война без противника. Свою ярость они превратили в искусство. Души больше не рефлексировали на тему, достойны ли они своих бывших тел. Теперь они ставили вопрос иначе: достойны ли бывшие тела своих душ?

Это был не конец света. Но все же это было начало болезней и великих скорбей.

Человек, который любил одиночество – и очень любил читать

Жюльен Пикар

Жил-был человек, который любил одиночество. И еще он любил читать книги. Его звали Жак, и жил он в Америке, в предместье большого города – в окружении сотни пустынных торговых центров и миллиона людей, страдавших болезненным ожирением. Жак любил читать книги, потому что, читая, он отдыхал душой. И еще потому, что когда он читал, он себя чувствовал личностью, живым человеком, а не столбиком в статистической таблице маркетингового исследования и не галочкой в бланке переписи населения.

Днем Жак, как правило, спал. Потому что не мог выносить шума, производимого многочисленными соседями. Грохот автомобилей, рев «пылесосов», которыми сдувают опавшие листья, вопли детей – почему обязательно нужно орать и греметь?! Почему обязательно нужно, чтобы вас слышала вся округа ?! Почему нельзя делать все тихо ?! Прекратите шуметь!Дайте человеку покоя!

Жака раздражал не столько шум сам по себе – хотя и шум тоже, чего уж лукавить? – сколько мысль о людях, этот шум производивших. О людях, которые существовали так близко, что ему никак не удавалось почувствовать себя в одиночестве. Ему постоянно казалось, что рядом всегда кто-то есть.

Чтобы хоть как-то примириться с жизнью, Жак работал – и читал – по ночам, когда соседи не стригли лужайки своими ревущими газонокосилками, когда прекращались работы на стройках, и на улицах не было автомобилей с их пронзительными гудками. Он пытался поселиться в деревне, но оказалось, что и там нет спасения от шума: вечно лающие собаки (Господи, и как им не надоедает все время лаять ?!), сельскохозяйственные машины, аварийные генераторы, бензопилы и трактора-внедорожники.

Жак уже и не знал, что ему делать.