Поколение пепла
Шрифт:
Нет, алтайцам нужна будет только еда. Если в Подгорном худо-бедно вырастили и собрали небольшой, но стабильный урожай, то на более плодородных полях южного региона из-за ошибок в сельскохозяйственной политике, не выросло ничего.
Войны не избежать, понимал Владимир. На юге уже наверняка чистят оружие и готовят машины. Как только кончится распутица, и просохнут дороги, вся эта Мамаева орда покатится к границе. Да какая граница? Крохотный поселок Карпысак, где тридцать человек несут службу на заставе. Этих уже пора эвакуировать вместе с семьями.
Эта волна будут сметать
Встречный удар их разве что немного задержит, но все равно он необходим.
Когда Богданов посмотрел на толпу, которой предстояло стать армией, он вспомнил солдата Швейка. «Сорок восемь человечков или десять лошадей. Три тонны удобрения для вражеских полей».
«Бедная ты моя говядина…» — подумал он.
Но против этого мяса выйдут в основном не закаленные ветераны, а мобилизованные крестьяне. Так что все по-честному.
Богданов вспомнил правителя Заринска, которого он видел прошлым летом, на «стрелке» с алтайскими. Пятиминутного разговора — а больше тот посланнику северных соседей времени не уделил — оказалось достаточно, чтоб все понять. От этого немолодого, обрюзгшего, но еще сильного бородавочника исходила хищная злоба. Так смотрит даже не лесной кабан, а привязанный питбуль, знающий, что цепь рано или поздно исчезнет, и его зубы сомкнутся на горле человека, который осмелился к нему подойти. А фальшивые заверения в дружбе, лицемерные слова об общей трагедии (суверен Заринска произнес их, словно читая по написанному), и даже подписанные соглашения о взаимопомощи ничего не значили. Время таких бумажек прошло.
Обычно, когда он возвращался, она уже спала. При этом, когда Владимир уходил, она часто спала еще. Но в этот раз Маша встречала его, сидя на подоконнике. Взгляд ее был задумчив.
Привыкла она и к его отлучкам на неделю и больше: он часто инспектировал то отдаленные поселения, то перевалочные пункты поисковиков, то пограничные заставы.
Но в этот раз его не было особенно долго.
— Где ты был в этот раз? — в ее голосе не было гнева, только тревога.
— На Алтае.
— Почему ты мне раньше не говорил, куда едешь?
— Ты бы не одобрила, — ответил Богданов, присаживаясь на стул и снимая сапоги. — Не хотел тебя расстраивать заранее.
— Еще бы. Вас могли убить, — в глазах Марии был испуг, единственное сильное чувство, которому она сейчас была подвержена.
— Окстись. Типун тебе на язык, дурочка, — в последнее время Маша его часто удивляла. Она была мало похожа на себя прежнюю. — Не могли. Это было бы объявлением войны, а они хотят напасть внезапно. Хотят, чтоб мы до последнего надеялись все уладить.
«Но мы не надеемся».
— А неужели не получится? — она догадалась, но в ее глазах была типичная для женщины иррациональная надежда, что все образуется. — Был хоть какой-то толк от переговоров?
— Нет, — честно ответил Владимир. — Они сильнее втрое, и у них сильный недород зерновых. Уже этих двух причин достаточно. Они только удобного момента ждут.
— И зачем было ехать, если и так все ясно?
— Мы выиграли время, — покачал головой он, обнимая ее. — Они ж теперь уверены, что усыпили нашу бдительность. Поэтому лишний месяц у нас будет. Но не больше. Я раньше считал, что они нападут сразу после сбора урожая. Но Сергей Борисович уверен: до сбора. Мол, у них своих рук хватит, чтоб нашу картошку выкопать. И это похоже на правду. Загнанным в угол легче сжечь урожай в закромах, чем на поле. А они этого не хотят. Хотя про добычу из Ямантау они тоже знают и тоже на нее рассчитывают. Я бы поставил на июнь-начало августа. Не позже.
— Боже мой… — только и сказала Мария.
И в этих словах, непривычных в устах циничной атеистки, Богданов увидел древний страх женщины перед лицом войны — хорошего лекарства против морщин, как говорил Цой.
«Лекарства против мужчин, тогда уж», — подумал Богданов.
Переговоры прошли в обстановке страшного напряжения. Владимир до последнего не верил, что им дадут уйти живыми. Думал, благолепие закончится, и их потащат в пыточную. Потом, когда все вызнают, отрежут головы, а трупы выпотрошат и набьют соломой и в таком виде отправят на автоприцепе домой.
Но обошлось. Ребята с явно бандитской выправкой, затянутые в хорошие костюмы, мордатые бывшие секьюрити или спортсмены, при встрече холодно жавшие им руки, прощались с ними, фамильярно хлопая по плечам и чуть ли не пуская слезу. Перед отъездом был устроен шикарный банкет, на котором гостей изо всех сил старались напоить до бесчувствия. В общем, все было устроено в соответствии с русским деловым этикетом. Потом была сауна, и с огромным трудом им удалось отказаться от услуг целого эскадрона местных «дам для утех», которых им прислали радушные хозяева. Богданов сам запретил, все ж таки они были во вражеском гнезде. Вот и пришлось ссылаться кому на «облико морале», кому на выпитое, а кому на радиоактивное облучение.
Но обольщаться этому радушию не стоило.
В тот же последний день визита их пригласили на аудиенцию к заму губернатора. Тот квартировал в маленьком одноэтажном коттедже с черепичной крышей, с триколором на флагштоке.
При нем был референт-мужчина, толстый, с бородкой, похожий на херувима, с благостным выражением лица и масляными глазками фавна. Именно тот зачитал гостям, которым даже не дали стульев, напечатанный на бумаге с гербом ультиматум, написанный по всем канонам бюрократического стиля.
Для обеспечения конституционного порядка на территории Сибирского федерального округа, жителями самопровозглашенного образования «Подгорный» предписывалось:
• Распустить все незаконные вооруженные формирования;
• Сдать все незаконно хранимое оружие;
• Распустить все нелегитимные органы власти;
• Выдать всех лиц, виновных в самоуправстве, то есть присвоении себе полномочий органов исполнительной власти, местного самоуправления, органов внутренних дел и др.
• Обеспечить размещение и осуществление функций временной администрации, сформированной на законных основаниях исполняющим обязанности губернатора области.