Поколение сильных
Шрифт:
Очень скоро в городе исчезли все собаки, а чуть позже – и кошки. Мария, сестра моего отца, держала овчарку. Так как кормить её было нечем, а рука не поднималась зарезать, она решила обменять собаку на хлеб, хотя прекрасно догадывалась, какая участь ожидает её дальше».
В первое время дядя Миша сильно выручал семью – иногда он отправлялся на окраины города, где можно было хоть что-то найти. В окрестностях в первое время попадались трупы лошадей, убитых при бомбёжке, иногда получалось раздобыть мороженые капустные листья. Один раз он вернулся домой с полным рюкзаком конины, но такое «изобилие» быстро подошло к концу, так как желающих отведать
«Хлеб нам выдавали по карточкам. Чёрный и липкий на ощупь, он почти не содержал муки. В него добавляли всё, что угодно, вплоть до опилок. 125 грамм в день было положено иждивенцам, а для тех, кто продолжал трудиться, норма была немного побольше – 250 грамм».
Правда норму постоянно урезали, и очень скоро многие начали умирать от голода. В довершение всего, в ноябре ударили сильные морозы и теперь, выйдя на улицу, часто можно было увидеть лежащего на земле покойника.
«Рядом с домом была булочная, – продолжает Людмила Георгиевна, – ежедневно, в шесть часов утра, мама отправлялась туда, чтобы выстоять очередь за хлебом, а мы с сестрёнкой сидели дома, ждали когда она нам принесёт угощение. Возвращалась она только через несколько часов и сразу раздавала причитающуюся каждому пайку. Шурочка свой кусок съест быстро и тут же начинает плакать – нормы не хватало даже трёхлетнему ребёнку. А я заберусь под одеяло, отщипываю по крошке, продлеваю себе удовольствие. Мама за такие шалости меня сильно ругала, тут же заставляла есть хлеб быстрее, чтобы не дразнить сестрёнку».
Вода, канализация, электричество – обо всех благах цивилизации теперь можно было позабыть. В качестве светильников жители использовали «коптилки» – их делали из найденных на улице гильз.
Мама с тёткой всегда оставляли детей дома, когда выходили в город, на поиски хоть какого-нибудь пропитания. Если им везло, то они выменивали какую-нибудь вещь на плитку подсолнечного жмыха. Он считался деликатесом, так что когда эту плитку приносили домой, начинался настоящий праздник. Несколько раз мама приносила детям стакан непонятной жидкости, которую называла «соевое молоко».
От плохой еды у всех в семье начали отекать ноги – началась водянка, дёсны кровоточили, а зубы начали шататься и выпадать. Знающие люди сказали, что это цинга.
В январе 1942 года, мама раздобыла где то миску ржаной муки. На печке-буржуйке из неё сварили клейстер и Людмила с сестрёнкой «наелись» так, что даже начали петь песни.
Иногда мама приносила «холодец». Варили его из столярного плиточного клея. Был он тёмно-коричневого цвета, просто отвратительный на вкус. Но как девочкам хотелось, чтобы этой гадости было хоть немного больше! Однажды удалось отведать даже жареной картошки. Где-то достали одну гнилую картофелину, да и поджарили её с кожурой на олифе. На вкус – ужасно, но так хотелось добавки…
«В декабре 1941 года слёг папа – работа на заводе отняла последние силы. А в начале января 1942 года он умер от голода. Следом за ним, через неделю, умер и дядя Миша.
От отца остались хлебные карточки. Их полагалось сдавать, но этого не сделали, решив обменять их на гроб, так как хотелось похоронить папу по-человечески. Положили его в гроб, положили на санки и отвезли на кладбище. Как раз там работал экскаватор – рыл длинную траншею, куда и укладывали мертвецов, рядами друг на друга. Мы поставили гроб на край общей могилы, но рабочие сказали, что он займёт слишком много места. Пришлось отца вытаскивать и класть в ряд со всеми. Досталось ему место в нижнем ряду, а поверх могильщики уложили ещё несколько рядов мёртвых тел. Гроб мы забрали с собой – потом его обменяли на хлеб.
Покойников было много и их редко успевали похоронить сразу. Обычно, покойников складывали в общей кухне коммунальной квартиры. Потом мертвецов вывозили на детских санках во двор, где укладывали штабелями. Там они лежали до марта – только тогда их и вывезли».
Однажды в дом попала зажигательная бомба. Быстро прогорел и обвалился потолок, что привело квартиру в полную негодность. Пришлось семье подыскивать себе другое место для жилья. Хорошо, что в подвале соседнего дома жила сестра мамы Ксения Сергеевна со своей дочерью Антониной. Они и приютили погорельцев. Стало, конечно, тесновато, но были и свои плюсы: если большую квартиру обогреть не представлялось возможным, то на маленький подвал хватало обычной печки-буржуйки.
Так как люди вымирали целыми семьями, в городе появилось много пустующих квартир, куда мог вселиться любой желающий. Чуть позже, в мае 1942 г., семья перебралась в одну из них.
Подвал отапливали всем, что горит. Сначала в ход пошла мебель, потом в ход пошли оставшиеся книги. Когда в доме не осталось ничего, что могло бы пойти на «прокорм» ненасытной буржуйке, принялись за сбор деревянных обломков в развалинах.
От холодной зимы была одна выгода – можно было не бегать далеко за водой. Для этого просто набирали снег и растапливали на печке.
Вместе со всеми в подвале жила Катя, пятнадцатилетняя племянница дяди Миши. Когда она потеряла всех родственников, Ксения Сергеевна забрала её к себе. Так как на единственной кровати в подвальчике спали дети, то для Кати поставили кушетку рядом.
Однажды утром, когда все проснулись, Ксения Сергеевна говорит: «А Катя то умерла!» Эту страшную новость она сказала без малейшего волнения. К смерти все уже давно привыкли и относились к ней совершенно спокойно. Каждый понимал – сегодня кто-то, а завтра и он сам может умереть.
Взрослые расстелили на полу простыню, завернули в неё Катю, зашили и вывезли во двор – к остальным.
Наступила весна. Дети с удовольствием грелись под первыми солнечными лучами. Вскоре между камнями мостовой зазеленела первая трава. Её вкус Людмила Георгиевна до сих пор помнит отчётливо – вместе с остальными ребятами она бросилась собирать чахлую зелёную поросль. Лакомились зелёным угощением до тех пор, пока полностью не выщипали без остатка.
В мае 1942 года, после долгого перерыва, начались занятия в школе, и Людмила пошла в первый класс. Вместе с ней училась двоюродная сестра Антонина. Так как по правилам полагалось хлебные карточки сдавать в учебное заведение, то для семьи это стало небольшим облегчением – кроме причитающейся порции, детей в школе хоть немного подкармливали, выделяя им в день по кружке «киселя».
«Киселём», конечно, эту странную жидкость бледно-розового оттенка и непонятного происхождения можно было назвать лишь условно. Иногда детям выдавали слегка подсоленный кипяток, куда добавляли какие-то листья – это называлось суп. Людмила всегда брала с собой баночку, чтобы хоть немного «киселя» принести младшей сестрёнке. Как-то раз, она переливала его в баночку из своего стакана, и по неосторожности опрокинула содержимое на пол. Долго не думая пролитый кисель она тут же слизала прямо с пола. Весь, без остатка.