Поколение сильных
Шрифт:
До 20 сентября 1941 года жизнь в деревне текла своим чередом: урожай намечался знатный, и надо было поторопиться с его уборкой. Местным женщинам пришлось взвалить на свои плечи основные сельскохозяйственные хлопоты, а на долю детей выпала задача присматривать за колхозным стадом.
Самым тяжёлым испытанием в этот момент стала неопределённость. Никто не знал, что произойдёт завтра, от чего с каждым днём становилось на душе всё тягостнее. Вечерами селяне собирались вместе, разговаривали о происходящем, обсуждали скупые и редкие весточки с фронта, но суть этих всех посиделок сводилась к одному: ничего хорошего в ближайшее время ожидать не стоит. Такие пессимистичные прогнозы подтверждались
«Мы понимали, – продолжает Анна Алексеевна, – что рано или поздно, враг всё равно придёт в нашу деревню, поэтому в местном райкоме ВКП (б) было принято решение подготовиться к вероятной партизанской борьбе. В только что созданный отряд были включены, в основном, местные коммунисты (командиром отряда она назвала человека по фамилии Аксёнов).
Двадцатого сентября 1941 года день выдался на редкость солнечным и тёплым, а в ярко-синем небе виднелось много летящей по воздуху паутины. Несмотря на осень, жара стояла такая, что никто и не позаботился о том, чтобы прихватить с собой тёплую одежду.
В этот день селяне буртовали картошку. Конечно, можно было и не работать – всё равно в случае прихода немцев, все припасы будут изъяты, но чем тогда заниматься людям, не привыкшим сидеть без дела? Да и припрятать часть картошки в случае чего тоже можно.
В тридцати километрах от Верхнего Студенца протекает река Десна. Ровно в шесть часов утра следующего дня, за речкой начался жестокий бой. Грохот артиллерийской канонады сильно напугал жителей деревни, так как все понимали, что от исхода битвы зависит и их дальнейшая судьба.
Этот день Анна Алексеевна вспоминает так: «Утром, когда мы собрались в поле, к нам прибежал учитель истории Степан Дмитриевич Степаненков. Он был для нас большим авторитетом и к его мнению мы всегда прислушивались.
Как только он увидел нас, то сразу закричал: «Немцы уже близко! Я получил приказ из райкома сжечь весь хлеб, чтобы он не достался врагу!» – Женщины выслушали его и отвечают: «Хорошо, мы сделаем это, но вы уйдёте, а с чем тогда останемся мы?»
Степан Дмитриевич задумался, а потом приказал взломать замки амбаров и разобрать оставшееся зерно. Мы тут же принялись за дело, так что к приходу врага там и мышам ничего не осталось!»
Зерно прятали в спешке: некоторые набивали им матрасы, мешки, кто-то рыл тайники – авось фашисты не заметят. Правление строго следило, чтобы на раздаче все получили свою долю, а с теми, кто по какой-то причине опоздал, поделились потом остальные.
В хлопотах и тревогах пролетел остаток дня. Около десяти часов вечера, Аня отправилась обратно, домой. Уже и до деревенского оврага, что находился сразу за околицей, было рукой подать, как вдруг неожиданно появились они. Немцы…
Их было много. Первой «шествовала» мотопехота, следом за ней ползла крытая грузовая техника, а довершала этот позорный маскарад процессия лошадей-тяжеловозов, запряжённых в доверху загруженные телеги. Вскоре вся эта разношёрстная компания «торжественно» вошла в деревню и, не изменяя главной своей задачи грабить всё, что попадётся на её пути, сразу отправилась по домам.
Анна тут же побежала к своим, чтобы предупредить их о случившемся, но в доме уже были гости.
Оккупанты вошли как хозяева. Первым делом они растащили стог с сеном – пошёл на корм лошадям, а уж потом потребовали себе жрать. Мама отправилась в сени, собрала всё, что там нашла, и вдруг открыла дверь, вышла на улицу и исчезла в вечерней мгле. Не дождавшись хозяйки, один из фрицев сильно разозлился, выругался, поставил посреди комнаты табурет, уселся на него и принялся бормотать что-то на своём.
Дети залезли на печку и притихли – авось не тронут! Внимания на них никто не обратил, но, не дождавшись хозяйки, фрицы сами выгребли всё, что нашли в доме съестного. Во время обыска на пороге появилось ещё несколько их подельников. Осмотрев дом и посовещавшись, они решили остаться в избе на ночлег.
Наутро заявилась следующая группа. На этот раз пришли финны – эти оказались злее немцев. Обшарив вторично дом, они забрали всё, что не успели выгрести немцы и вышли во двор. Заметив в сарайчике поросёнка, не говоря ни слова, закололи его (немцы не успели сделать это накануне), положили на повозку и отправились с добычей по своим делам.
Молодые девушки и мальчишки-подростки старались не попадаться на глаза «хозяевам» и, по возможности, держались от них подальше. Брату Анны было около 14 лет, и почти весь период оккупации ему пришлось прятаться.
Школу, где совсем недавно училась Анна, превратили в штаб СС.
«Ещё летом, – продолжает Анна Алексеевна, – с июля – по август, у нас работали тыловики из соседних городов. Они рыли за деревней противотанковый ров. Этот ров не пригодился, а к осени он заполнился водой. На третий день после прихода оккупантов в Верхний Студенец слышим, со стороны рва раздаётся страшный душераздирающий вопль. Мы насторожились, попытались выяснить, что там случилось, но так ничего и не поняли. Потом очевидцы нам рассказали, что вдоль опушки леса шла еврейская семья: одна пожилая женщина и две молодых (скорее – мать и дочь), а с ними мальчик. И надо было такому случиться, что именно в этот момент по той же дороге ехали на мотоцикле фрицы. Женщин схватили и изнасиловали здесь же, потом поставили на край рва и расстреляли. Мальчика бросили в ров живым, там он и утонул».
Тотчас после оккупации села, в деревне был организован полицейский участок и назначен староста.
Старостой стал бывший солдат царской армии по фамилии Иванцов (однофамилец). Участник Первой мировой войны, он в своё время провёл в германском плену три года, где немного освоил немецкий язык. Полученные знания теперь пригодились и, получив должность старосты, он выполнял ещё функции переводчика. Через него новые власти передавали селянам свои распоряжения. Но, как утверждает Анна Алексеевна, Иванцов пошёл на эту должность по принуждению и не был замечен в каких-либо зверствах и притеснениях жителей деревни.
В полицию из местных пошёл мало кто, да и выбирать то было не из кого. Отряд полицаев прибыл сразу, вместе с оккупантами. Как только они появились, то сразу взяли под охрану участок железной дороги, и теперь выйти за пределы деревни можно было только с их разрешения. С жителями вели себя грубо, а если те делали что не так, как им хотелось, в адрес провинившихся сразу летели отборные оскорбления и угрозы.
«Как то раз пошли мы с женщинами в лес, – рассказала наша героиня один случай, – решили насобирать немного малины. Для выхода из деревни надо было миновать полицейский пост. Здесь нас, как овец, пересчитали по головам и нехотя пропустили, приказав возвращаться той же дорогой. Но когда мы пустились в обратный путь, то решили срезать небольшой крюк и пошли окольной тропой. Увидев, что кто-то приближается к ним с другой стороны, полицаи, громко матерясь, устроили пальбу, но, к счастью, нам повезло, и пули никого даже не задели. Увидев нашу компанию, они нас снова обматерили, но обратно пропустили, только пообещали всех нас перестрелять, если будем своевольничать».