Поколение
Шрифт:
— Огонь, огонь разводите! — испуганно кричал Миронов.
Пока Вася добежал до гидромонитора, здесь уже пылал костер из досок, приготовленных на футеровку дюкера.
— Сейчас отогреем, и все пойдет, — успокаивающе говорил Сашка Шуба.
К костру подходили люди. Они только при виде огня заметили, как сильно похолодало. Небо было ясным, даже солнце висело над горизонтом, а мороз становился все злее и злее, точно хотел доказать и этому холодному солнцу, и чистому небу, что он сильнее их.
Отворачивая уши шапки, Виктор простонал:
— Раз мои уши не терпят, значит, за двадцать. А в трубопроводе
— Порядок! Давай пускай.
Включили насос. Машина недовольно зафыркала, затряслась, словно собиралась сорваться с места. Скорее чутьем, чем по звуку двигателя, Лозневой понял, что насос не качает воду, и уже хотел крикнуть, чтобы его выключили, как вдруг морозный воздух разорвал резкий хлопок, точно у него над ухом лопнул детский шарик.
— Штуцер вырвало! — испуганно ахнула и расступилась толпа. Виктор, подхватив с земли отброшенный струей воды штуцер, бросился к монитору. Вода, рвущаяся из насоса, окатила ему полушубок. Он отворачивал от ледяного потока лицо и совал в него руки, в которых крепко сжимал штуцер.
Лозневой глянул на манометр. Давление высокое. Но надо попытаться исправить гидромонитор не отключая. Штуцер выбила ледяная пробка. Виктор полулежал на снегу в луже замерзающей воды, предпринимая отчаянные попытки водворить штуцер на место. Но руки отбрасывал поток воды.
Через несколько минут его одежда покрылась коркой льда. Лозневой и сам изрядно вымок, помогая Виктору. Суханов скреб ногами намокший под ним снег, стараясь покрепче упереться, и совал то одну, то другу руку в беснующуюся струю. Лозневой пытался доской отогнуть от него поток воды. Казалось, еще одно усилие — и штуцер станет на место.
— Все, — стряхнул в снег полные воды варежки Виктор. — Не слушаются пальцы…
Штуцер подхватил Вася и бросился к струе. Вобрав голову в плечи и сжавшись в комок, он юркнул к монитору сбоку и, мгновенно сунув руку, закрыл фонтанирующую пасть. Из-под его варежки, словно из пульверизатора, пылила вода, и скоро рукав и пола его бушлата покрылись седой изморозью.
— Спрятался в воду от дождя, — нервно хохотнул Арсентий и стал сбрасывать с себя полушубок.
— Сейчас же в вагончик! — приказал Лозневой Виктору. Но тот медлил. Наверно, хотел сам увидеть, чем окончится единоборство Плотникова с водой. Однако его тут же подхватили под руки двое ребят и поволокли к вагончику.
Чувствуя, что штуцер попал в гнездо, Вася, сцепив зубы, давил на него изо всех сил. Струя воды под его закоченевшими руками то сжималась, то вдруг, как пружина, начинала распрямляться. Он уперся в чьи-то подставленные ноги, чуть подтянулся к пылившей в лицо воде и последним усилием всего тела додавил штуцер до резьбы. Теперь его нужно было повернуть, но он понял, что сделать этого уже не сможет — не было сил. Если бы тот человек, в чьи ноги он уперся, догадался сейчас взять его и повернуть закаменевшее Васино тело словно гаечным ключом, то штуцер схватился бы за резьбу. Бессилие выдавило слезы. Они текли, смешиваясь с водой, и где-то у подбородка и на одежде вода и Васины слезы
Васю сменил Арсентий. Ухватив ручищами штуцер, он, как медведь, пошел на струю и придавил ее грудью. Потом сунул под себя руки и, отворачивая лицо от бившей из-под него струи, стал вслепую завинчивать штуцер. Работал он без варежек.
Когда вода была укрощена и штуцер сидел там, где ему и положено быть, Арсентий упал на бок и, приминая мокрый снег, откатился от монитора. Ребята кинулись поднимать его, но он встал сам.
— Руки потрите снегом, братцы…
Ребята тут же стащили с него мокрую телогрейку и накинули на плечи полушубок.
— Ни черта не владею… Как чужие… — бормотал Арсентий, а ребята терли снегом его заголенные по локоть руки.
— Ничего, Арсюша, — приговаривал Сашка Шуба, — вот они уже красные, как у рака клешни, становятся.
— Хватит! — рванулся Арсентий от взявших его в оборот парней. — А то вы мне их еще и обломаете…
Он запахнул полушубок, пошел к монитору, у которого возился успевший переодеться Виктор. Глянув на монитор, а потом на свой трактор, который стоял неподалеку и работал на малых оборотах, Арсентий недовольно пробасил:
— Это все равно как если бы я чужих гусей пас, а своих без призора оставил.
— Ты, народный сказитель, хромай живее в вагончик, — поднял голову Виктор, — а то зазвенишь сосулькой.
— Не зазвеню. Скорей монитор запускай, трубы порвет, механик.
Однако все старания Виктора были напрасны — монитор не работал: пока они возились со штуцером, в одной из труб замерзла вода.
Газовщики зашумели.
— Надо немедленно спускать из дюкера воду, — говорили одни. Другие выражали сомнение — можно ли ее спустить. При таком морозе вода может замерзнуть в трубах, и если не порвет их, то как оттуда выковыряешь лед? Тут всю тайгу поджигать нужно будет.
— С нашим морозом шутки плохи, — хрипел Арсентий. — Все порвет к черту…
Он так и не ушел в вагончик. Только натянул снятый кем-то с себя свитер и, даже не застегивая полушубка, метался с гаечным ключом вдоль трубопровода, стараясь по звуку определить, нет ли ледяных пробок.
— Решай, начальник, — обступили Лозневого газовики. — Только скорей! Дорога каждая минута, — сыпались со всех сторон голоса, возбужденные, тревожные, требующие немедленного ответа.
Олег Иванович молчал. Его обожженное морозом лицо выражало крайнее напряжение. Вдруг он сорвался с места и, громыхая обледенелыми рукавами и полами своего плаща, натянутого поверх телогрейки, наддал за Арсентием. Он прислушивался к ударам его ключа по стальной трубе, видимо стараясь определить, как скоро вода в дюкере может превратиться в лед…
Все поспешили за ним. Когда Олег Иванович, замедляя шаг, нагибался над дюкером, затихая, останавливалась и толпа. Смотрели только на Лозневого. Вася и Сашка в обледеневшей одежде стояли здесь же и напряженно ждали. А Олег Иванович медлил. Еще когда Арсентий заворачивал штуцер, он отправил Миронова в лагерь связаться с синоптиками. И теперь тревожно поглядывал в сторону голубых вагончиков, которые проступали сквозь молодой ельник.
Наконец из-за приземистых, опустивших в глубокий снег лапы елок вынырнула крепкая фигура Миронова. На ходу застегивая полушубок, он кричал: