Покорение Крыма
Шрифт:
В середине марта Путятин с тревогой напишет в Петербург:
«Велико здесь общее к нам недоброжелательство. Калга показывает чистосердечное к нам усердие, противоборствуя этому недоброжелательству. Все злоумышленные вероломцы здешнего общества его ненавидят, страшатся и простирают мысли свои, как бы его избыть...»
Опасаясь за свою жизнь, Шагин-Гирей решил перебраться в Акмесджит, в свой дворец на берегу Салгира, охранявшийся верными слугами. Но Веселицкий и Путятин уговорили его остаться в Бахчисарае.
— Вы рано выбрасываете белый флаг,
Калга, храбрясь, прожил в Бахчисарае несколько недель, но страх оказался сильнее — он покинул город. Но поехал не в Акмесджит, а в Op-Капу, под видом встречи прибывавшего туда Василия Михайловича Долгорукова.
Март — апрель 1773 г.
Разрыв конгресса в Бухаресте снова привёл в движение замершую было машину войны. Из Петербурга поскакали на резвых упряжках нарочные, развозя приказы по армиям и корпусам.
Василий Михайлович Долгоруков, квартировавший в Полтаве, получил рескрипт с повелением идти в Крым. В Петербурге опасались турецких десантов на побережье и возможного предательства татар, поэтому командующему предписывалось «производить военные действия на отражение турецкого нападения и для удержания татар от сношения с неприятелем».
Одновременно Долгоруков должен был следить за положением в ногайских ордах, находящихся на Кубани, поскольку по сведениям, полученным от бывшего при Джан-Мамбет-бее приставом подполковника Стремоухова, Порта их всячески «развращать старается». В случае татарского и ногайского бунта армии повелевалось всей мощью обрушиться на бунтовщиков, «поражая одних мечом, других брав в плен в неволю, раздавая помещикам в крепостные, и, наконец, выжигая их селения яко клятвопреступников».
Вместе с рескриптом Долгоруков получил форму манифеста к татарским народам, который хан Сагиб-Гирей должен был широко распространить среди крымцев и ногайцев. В манифесте подчёркивалось желание Турции поработить вольный и независимый Крым и высказывалось остережение злоумышленникам, намеревавшимся выступить на стороне неприятеля.
Долгоруков к манифесту отнёсся скептически — подумал, глядя на завитушки екатерининской подписи: «Удержание татар от поползновенности к Порте более зависит от употребления военных мер, нежели от письменных изъяснений. Это слабые способы для преодоления их невежественной грубости и слепой привычки к повиновению туркам...» Но нарушить волю государыни, разумеется, не посмел — отдал манифест в канцелярию для перевода на турецкий язык и изготовления копий.
Полки Второй армии, мирно зимовавшие на Днепровской линии, выступили в поход. А 23 апреля в Перекопскую крепость прибыл сам Долгоруков.
Здесь его уже несколько дней ждал Шагин-Гирей.
В Петербурге
— Я человек степной, воспитан в горах между скотов и не ведаю человеческого обхождения. Я буду не в состоянии обходиться с такой знатной особой...
Но покорителя Крыма калга боялся!.. При проезде через Полтаву он первым навестил Василия Михайловича; и здесь, в Перекопе, напросившись на аудиенцию, сидел напротив князя смиренный и жалкий. Но говорил открыто:
— Многие из крымских начальников по некоторой от бывшего рабства затверделости и омрачению рассудка не только не перестают доброжелательствовать Порте, но с удовольствием приняли бы прежнее её насильственное владычество. Пребывание в родных землях, разговоры с правительственными чинами убедили меня в одном: только став самовластным ханом над всеми татарами, я смогу утвердить истинную вольность и независимость Крыма!.. С помощью, конечно, моих русских друзей.
Из писем Веселицкого и Путятина Долгоруков знал, что крымцы не приняли нового, европеизированного, калгу, и, расценив его слова как призыв к перевороту, недовольно пробасил:
— Свержение законно избранного хана не может быть делом моих рук. Я, сударь, воин, а не заговорщик!
Калга не стал извиняться — попытался объяснить заискивающим голосом:
— В нынешнем своём положении, когда многие приятели меня предали, а хан и диван не желают считаться с моими словами, я в Крыму оставаться далее не смогу.
— Ханом надобно стать по закону, — отозвался Долгоруков. — Тогда все татарские народы признавать и чтить будут. И другие государи самозванцем не сочтут.
Разочарованный Шагин-Гирей покинул Перекоп и отправился в Акмесджит.
Долгоруков же, пробыв несколько дней в крепости и получив заверения генерал-майора Якобия, командовавшего Крымским корпусом в отсутствие отъехавшего в Россию Прозоровского, в достаточности сил и припасов для противостояния неприятелю, неторопливо отвёл полки к Днепру.
Апрель — май 1773 г.
Отказ Турции от дальнейших переговоров в Бухаресте, возвращение Шагин-Гирея, движение армии Долгорукова — всё это обострило и без того неспокойную обстановку в Крыму. Зловещая тень грядущей кровавой вражды накрывала полуостров мучительным ожиданием, грозившим в любой день перерасти в открытое вооружённое неповиновение татар. Это чувствовали все: и крымцы и русские. Платные конфиденты Веселицкого Бекир-эфенди и Чатырджи-баша, тайно посещавшие дом резидента, доносили, что во дворце хана по ночам проходят секретные заседания дивана.