Покорение Крыма
Шрифт:
Необузданная жестокость Штофельна, испепелившего более четырёхсот деревень, вызвала возмущение Екатерины.
— Ну что ж он так злобствует? — хмурясь, вопрошала она на Совете. — Одно дело бить турок и крепости брать... Но зачем палить мужичьи дома?
Совет воспринял её слова равнодушно.
А Чернышёв, пожав плечами, сказал небрежно:
— На войне, ваше величество, разное приходится делать.
Екатерину такое объяснение не удовлетворило — она написала Румянцеву:
«Упражнения господина Штофельна в выжигании города за городом и деревень сотнями, признаюсь, мне весьма неприятны. Мне кажется, что без крайности на
Румянцеву письмо не понравилось.
— В Петербурге с чрезмерным усердием заботятся о приличии, — ворчливо пожаловался он Петру Ивановичу Олицу. — Там, верно, забыли, что война делается огнём и кровью. Без этого викторий не бывает!.. Целость сожжённых ныне селений послужила бы туркам к утверждению их на берегах Дуная, помогла б производить непрестанные предприятия на разорение Валахии и к утомлению наших войск. Теперь же, благодаря усердию Христофора Фёдоровича, у турок отняты способы перебраться всей армией на сию сторону Дуная, поскольку в опустошённых местах они не отыщут ничего потребного для движения: ни домов, ни лошадей, ни корму скоту, ни пропитания солдатам...
Екатерине же он ответил бесстрастно, не драматизируя положение: не столько обещал унять беспощадного генерала, сколько объяснял необходимость таких его действий,:
«Поистине, настоящая война имеет вид того же варварства, каково обычайно было и нашим предкам, и всем диким народам, почему и трудно соблюдать меры благопристойности против такого неприятеля, которого поступки есть одна лютость и бесчеловечие... Генерал-поручик фон Штофельн, сколь мне самому его свойства известны, конечно бы, не предал огню неприятельские обиталища, если бы был в состоянии обратить оные в свою пользу или же мог бы инако обессилить против себя неприятеля...»
Март 1770 г.
Ещё не зная о провале агентов «Тайной экспедиции», Екатерина вызвала к себе Никиту Ивановича Панина и с видимой озабоченностью сказала:
— В нынешних условиях, когда граф Пётр Иванович уведомляет о скором начале негоциации с Крымом, нам надобно твёрдо и окончательно решить татарский жребий.
— Мы же уже постановили, что необходимо отторжение Крыма от Порты, ваше величество, — заметил с некоторым удивлением Панин.
— Я о другом, граф... А может, всё-таки присоединить татар к России?.. Будет ли польза от этого нам? Кроме, конечно, разгрома ослабеющей враз Порты и победоносного завершения войны.
Панин уверенно качнул головой:
— Крымские и ногайские народы по их свойству и положению никогда не станут полезными вашему величеству.
— Почему?
— Ну, скажем, по причине их крайней нищеты порядочные подати с орд собираемы быть не могут. Ведь доподлинно известно, что те же ногайцы каждую зиму голодуют. С таких много не возьмёшь!
— Но у них, как говаривал граф Чернышёв, добрая и многочисленная конница имеется. Может, прок будет в использовании её для охранения границ империи?
Панин улыбнулся:
— Граф должен знать, что для защищения границ татары служить не могут, ибо без них никто не нападёт на эти границы.
Екатерина уловила иронию, поняла, что неправильно задала вопрос, подставив под
А Панин продолжал рассуждать:
— Нельзя тешить себя получением от Крыма какой-либо важной и существенной выгоды, ибо татарские народы под именем подданства, насколько известно, разумеют лишь право требовать всего в свою пользу. Что же касаемо пользы для других, то сия заключается только в том, что живут эти народы спокойно и не разбойничают... Нельзя оставлять без внимания и то, что с принятием Крымского ханства под непосредственное подданство. Россия неминуемо возбудит против себя общую и основательную зависть и подозрение европейских государей, кои могут увидеть в нём наше стремление бесконечно увеличивать свои владения покорением соседственных держав... Мы, помнится, и раньше высказывали эти опасения. Но теперь, когда негоциация почти началась, благоразумие требует остерегаться от возбуждения таких чувств в Европе.
— Из ваших слов я разумею, что Россия от принятия татар ничего корыстного не приобретёт, — заключила Екатерина.
— Увы, это так.
— Но что мы наживём, коль Крым станет самостоятельным?
— Ну-у, — протянул Панин, — здесь приобретения будут неизмеримы... Сколь мало для пользы империи даст подданство Крыма с принадлежащими ему другими татарскими народами, то, наоборот, чрезвычайно велико может быть приращение её сил, если татары отторгнутся от Порты и составят независимое владение. Ибо одним этим Порта относительно России перестанет морально существовать. Она не сможет впредь беспокоить русские границы, да и непросто будет переводить войска через Дунай, имея сбоку независимых татар...
Панин рассуждал свободно, уверенно, что свидетельствовало о давно сложившемся в его голове представлении о будущем положении Крыма. Екатерина недолюбливала Никиту Ивановича, но при этом всегда отдавала должное его пониманию политических дел, знала, что Иностранная коллегия находится в надёжных руках... «Никитка хоть и своенравен, — говаривала она как-то Григорию Орлову, — но до упадка дело не доведёт...»
— По разуменью моему, — продолжал рассуждать Панин, — мы уже в этой войне можем достать желаемое положение, ежели обратим наш постоянный интерес к свободному кораблеплаванию по Чёрному морю для ободрения и вспомоществования татарам. Надобно объявить им о принятии вашим величеством решения воевать Порту до тех пор, пока она торжественно не признает независимость Крыма.
— Потеря полуострова и ногайцев для Порты равна самоубийству, — заметила Екатерина. — Турки будут упрямиться.
— Если мы хотим получить задуманное — значит, должны твёрдо идти намеченным путём... Даже если для этого потребуется лишняя кампания!
Екатерина, желавшая поскорее закончить войну, недовольно поморщилась.
Панин заметил это и убеждённо добавил:
— Политический, военный и коммерческий барыш будет несравним с теми потерями, что мы понесём в результате затягивания войны.
— В таком случае в негоциации с татарами граф Пётр Иванович должен везде и твёрдо подчёркивать, что мы не требуем от татар быть нашими подданными. Независимость от Порты — вот что надобно Крыму... Но при нашем покровительстве!
— Их следует обнадёжить, что, ежели они нынче отторгнутся от турок и подпишут с нами договор — мы не заключим с Портой мира до тех пор, пока не утвердим с ней договором независимость Крыма, — повторил Панин.
— Хорошо бы решить дело полюбовно.