Покорение Крыма
Шрифт:
Глядя на такой бедлам, Веселицкий высказал сомнение в скорых сроках переправы.
— За три дня управимся, — невозмутимо ответил Хаджи-мурза. — Только б погода не помешала...
Спустя три дня переправа действительно закончилась. Орды перешли на левый берег, потянулись к Днепру.
Миссия Веселицкого была исчерпана — он тепло попрощался с предводителями орд и мурзами и направился к Екатерининскому ретраншементу, чтобы оттуда проследовать к штабу Панина.
Октябрь 1770
В озябшем, иссечённом дождями, затуманенном Петербурге победу Петра Панина под Бендерами — против его ожидания — восприняли весьма холодно.
Екатерина, правда, поначалу обрадовалась очередной виктории над турками. Но когда Захар Чернышёв прискорбно и правдиво доложил о числе погибших за время осады (6236 офицеров и солдат — пятая часть армии!), императрица, привыкшая к блистательным, с малыми жертвами сражениям Румянцева, не на шутку вспылила.
— Граф, видимо, задумал всю армию под бендерскими стенами положить! — звеняще воскликнула она, загораясь гневным румянцем. — Чем столько потерять — лучше бы вовсе не брать Бендер!
Захваченные трофеи — пушки, знамёна, несколько тысяч пленных — восторга у неё не вызвали:
— Я ими свои полки не наполню!.. Басурманы мне русских солдат не заменят!..
О красочной реляции Панина, о негодующих словах Екатерины стало известно многим. Уже на следующий день злые языки из числа недругов Паниных, пересмеиваясь, с удовольствием иронизировали над полководческими способностями Петра Ивановича.
— Вы слышали, господа, он ещё о награде мечтает. Прямо так и пишет: жду, дескать, государыня, от вас высокой награды.
— В фельдмаршалы метит Петька!
— А как славно он про охоту и егерей описывал. Будто сам из леса вышел.
— Вот-вот, господа, с таким изящным слогом ему не в генералах ходить, а водевильчики пописывать...
Пока в лучших петербургских домах состязались в остроумии, Екатерина ответила Панину кратко и сухо: одной строкой поблагодарила «за оказанную в сём случае мне и государству услугу и усердие» и наградила Георгиевским крестом 1-го класса.
«Всем, при вас находящимся, — говорилось далее в рескрипте, — как генералитету, так и нижним чинам, объявите моё признание за мужественное и отлично храброе их под предводительством вашим поведение...»
Ноябрь 1770 г.
Панин получил высочайший рескрипт в крепости Святой Елизаветы, где задержался на несколько дней: хотелось отдохнуть от ежедневных изнуряющих маршей. Сдерживая волнение, он сломал печати на пакете; взгляд торопливо побежал по каллиграфически выписанным строчкам, замер на знакомой размашистой подписи Екатерины.
«И это всё?.. — Пётр Иванович бездумно повертел в пальцах рескрипт, как будто от этого движения могло измениться его содержание. — Бездарный дурачок Голицын за проваленную кампанию получил фельдмаршала. А здесь Бендеры! И только орден?..»
Кровь
Остаток дня Пётр Иванович делами не занимался — ходил мрачный, подавленный. А вечером — в спальне, при свечах, — торопливо царапая пером бумагу, написал Екатерине лаконичное письмо, в котором, сославшись на подагрическую болезнь, попросил отставку. Он полагал, что этот демарш (вместо благодарности за орден — прошение об увольнении со службы), пусть даже под благовидным предлогом, должен произвести впечатление на Екатерину. Да и брат Никита, верно, слово замолвит на Совете, что негоже обижать генерала, взявшего такую сильную крепость.
Утром, отправив в Петербург нарочного офицера, Панин, всё ещё суровый, замкнутый, продолжил чтение почты, оставшейся со вчерашнего дня.
Джан-Мамбет-бей уведомлял генерала, что Едисанская и Буджакская орды благополучно переправились через Буг и теперь двигаются к Днепру. Кроме того, выполняя данное ранее обещание, орды отправили в Крым пять депутатов, которые вели переговоры с предводителями и знатными мурзами Едичкульской и Джамбуйлукской орд и убедили их отторгнуться от Порты. Депутаты привезли с собой письма от этих орд и послали их в Елизаветинскую крепость.
Панин отложил письмо бея в сторону, одной рукой полистал лежавшие перед ним бумаги, выбрал нужные письма.
Едичкульские и джамбуйлукские мурзы сообщали, что имели давнее желание отторгнуться от Порты и соединиться с другими татарскими народами. Но при этом не давали никаких клятв, подтверждавших бы верность их слов. И ничего определённого о сроках отторжения, о присылке грамот не писали.
В другом письме — от 75 знатных крымцев — также были слова о желании соединиться с ордами. Но в нём об отторжении от Порты вообще не упоминалось.
— Я сыт подобными обещаниями, — прошипел Панин, раздувая широкие ноздри. — Летом меня ими кормили хан и его сераскир, а по осени я желаю переменить яства.., Из сих посланий за ласковыми словами и заверениями я могу усмотреть только одно: они хотят и впредь оставаться под Портой... Пиши!
Панин продиктовал канцеляристу ответы на письма.
Ордынским мурзам он повелел немедленно прислать к нему полномочных депутатов из знатнейших фамилий для отправления ко двору её величества для окончательного заключения договора.
— Передашь Веселицкому, чтобы он подготовил текст присяжного листа — как мы с едисанцами делали! — и присовокупил его к этому письму, — бросил Панин канцеляристу.
Ответ крымцам был резок и категоричен. Во-первых, они должны были объявить себя отложившимися от Порты и пристать к прочим татарам для составления независимой державы. Во-вторых, при содействии российской армии выгнать из крымских крепостей все турецкие войска. Наконец, в-третьих, для обеспечения дальнейшей своей независимости — принять в Крыму часть российской пехоты, а флоту дозволить занять некоторые приморские гавани.