Покорение высоты
Шрифт:
Когда на следующее утро мальчик спросил отца, куда подевался Книжник, отец ответил, что Книжника увели жандармы и где теперь искать его, он не знает. На все мольбы мальчика вернуть своего друга домой отец лишь виновато улыбался и отводил глаза.
Теперь целыми днями мальчик сидел в спальне или потерянно бродил по дому. Улица не манила его, книги опостылели. Мама удивлялась: до чего повзрослила мальчика его утрата! Чтобы как-то отвлечь его, она придумала ему дело в павильоне — промывать фотографии в большой цинковой ванне, а потом накатывать их на стекло, чтобы карточки ровно подсыхали и давали глянец.
С первым снегом в Ишим пригнали большую толпу пленных, а уже через неделю
Фотография Никитиных работала теперь без выходных и перерывов. Офицеры, солдаты, призывники, резервисты, их невесты и случайные подруги торопились запечатлеть свой образ в минуты краткого, как бы украденного у судьбы счастья. По льготной цене фотографировались у Никитиных пленные, которым вскладчину удавалось добыть целковый для группового портрета. Их письма «с вложением фото», обогнув полсвета, иногда попадали на родину.
Летом 1915 года мама повела Николая в церковноприходскую школу, смирившись с тем, что домашнего образования, достаточного для поступления в гимназию, дать своему сыну они не смогут.
Учительница родного языка и грамматики Софья Петровна устроила Николаю экзамен, так как положенных восьми лет ему еще не исполнилось. Он бодро принялся читать Псалтырь, выкрикивая каждое слово, начинающееся с большой буквы. Мама мучительно морщилась, а Софья Петровна в такт слогам согласно кивала головой.
— Очень хорошо! Молодец, Николай! Пусть приходит учиться.
Он гордо выкатил грудь и предложил почитать еще.
— Достаточно. Экзамен ты выдержал, иди гулять. Мама может быть тобой довольна.
Война тем временем длилась и длилась, затягивая в ямы окопов все новых и новых людей. В приходской школе наставники славили войну как доблестное поприще для ратных подвигов за веру, царя и отечество. Школьники разучивали победные гимны и переписывали патриаршие проповеди, зовущие на смерть.
Учился Николай Никитин заурядно, легкие предметы презирал, а чистописанием просто манкировал, регулярно получая отметку «См». Василий Васильевич, проверяя тетрадки сына, просто страдал. В совершенстве владея искусством каллиграфии, он с почтением относился к ней, часто показывал Николаю образцы написания букв и очень сердился, что сын упрямо не желает перенимать его опыт. Строго приглядывался он к своему тихому, как омут, мальчику и не понимал, почему он упорствует. Однажды, когда раздражение отца готово было выплеснуться наружу, Николай рассудительно сказал:
— Неужели ты думаешь, что я когда-нибудь соглашусь стать писарем?
Василий Васильевич вскочил, уронив стул, лицо его страшно побледнело, он мгновенно весь как-то сник и медленно ушел за черную штору к матери. С той поры в ученические тетради отец больше не заглядывал. Николай продолжал учиться, не утруждая себя. Закон божий и стихи мямлил, зато невзначай полюбил этимологию, которая представлялась ему не наукой о словообразовании, а занятной игрой в слова. Например, слово «мошенник» происходит, оказывается, от слова «мошна». И сразу становится ясен смысл: «раз ты богат, значит, ты жулик». Словом «шаромыжник» русский язык обязан пленным французам, брошенным Наполеоном на произвол судьбы. Побираясь и приворовывая по деревням, французы обращались к крестьянам со своим традиционным «шер ами» — дорогой друг. Слово «спасибо» произошло от сокращения пожелания «спаси тебя бог». Николай с удовольствием проводил вечера, листая «Толковый словарь великорусского языка» В. Даля, легко запоминал малоупотребительные слова, чем покорил сердце учительницы словесности Софьи Петровны. Именно она уговорила отца Григория
Отличное свидетельство об окончании церковноприходской школы, открывающее путь в гимназию, Николай Никитин принес домой ранней весной 1917 года. Оно так удивило родителей, что они даже забыли поздравить сына с первым самостоятельным успехом.
Гимназист Н. Никитин с сестрой. 1917 г.
На дворе буйствовала новая весна. Она начала свой отсчет 27 февраля 1917 года. Царь Николай II отрекся от престола. А на следующий день, 28-го числа, в небывало оживленном Ишиме открыл свою работу уездный съезд крестьянских депутатов. Съезд принял резолюцию о повсеместном установлении Советской власти в Ишимском уезде.
Первый секретарь исполкома большевик А. Н. Пономарев вместе со своими сподвижниками разрабатывает программу хозяйственного и культурного строительства в городе и уезде. Раскололась сонная ишимская повседневность, город зашевелился, зашумел на весеннем I ветру.
Неожиданно вернулся с каторги старший брат Ольги Николаевны — дядя Володя. Сначала он не понравился Николаю, был замкнут, угрюм и вял. Долгое время дядя Володя отсыпался и много ел, потом стал рано уходить из дому и пропадал неизвестно где.
Однажды Николай увидел его на эстраде в городском саду, где обычно размахивал палочкой капельмейстер духового оркестра военного гарнизона. Эстраду окружала толпа, шел митинг. Повсюду светились красные, как гвоздики, розетки в петлицах. Дядя Володя что-то кричал в толпу и размахивал кулаком. Толпа шумела, и его было плохо слышно. Николай протолкался поближе. Кто-то пытался согнать дядю Володю с трибуны, но он строгим жестом отодвинул мешающих ему людей и громко прокричал, что революция только начинается и вся борьба еще впереди.
Вечерами дядя Володя горячо спорил о чем-то с папой, пока не вмешивалась мама и не прекращала споры. Вскоре дядя Володя снял возле рынка кособокий сарай, подновил его и оборудовал в нем мастерскую. В прежние времена, до каторги, на которой он пробыл больше десяти лет, дядя Володя работал слесарем в Читинском паровозном депо. Здесь же он брался за разную работу: лудил, паял, сверлил. Соорудил токарный станок с ножным приводом, установил тяжелые тиски, небольшую наковальню, но сработать горн ему не позволили, боялись, что спалит деревянные постройки и торговые ряды. Он выгородил для себя в сарае закут, втиснул туда топчан и табурет, после чего съехал от Никитиных. Теперь не он, а папа приходил к нему разговаривать и часто возвращался за полночь. Николая разговоры их не привлекали. Другое дело — олово, кислота, молоткастый паяльник из красной меди, разогретый на примусе до солнечного сияния. Даже теплые погожие дни Николай проводил теперь в сумрачной мастерской. Здесь он забывал обо всем на свете, даже о грядущем поступлении в гимназию. Самозабвенно постигал он суровые уроки слесарного мастерства, которые начались с приобщения к зубилу и молотку. Работая, полагалось глядеть лишь на стальное жало, а молотком стучать что есть силы по пятке зубила без страха промахнуться и ударить по собственной руке, сжимающей холодную сталь. Наука давалась через ушибы и ссадины. Дядя Володя лишь посмеивался, услышав вопль племянника и грохот роняемых инструментов. Тогда он оставлял свою работу, неторопливо подбирал с пола инструмент и сам становился к тискам.